Речь идет о трех таких этапах, обусловленных общественным развитием, уровнем национального самосознания. Первый этап — это ранний послеоктябрьский период, когда решался вопрос: быть или не быть духовному наследию важнейшей составной частью новой культуры. В силу ряда объективных (и субъективных) причин давала о себе знать тенденция недоверчивого, нигилистического отношения ко всему тому, что осталось от «старого мира». С предельной ясностью проявилось это в теории и в практике Пролеткульта, критика ошибок которого дала возможность расчистить путь к многоликому океану классики. Второй этап, начиная с 30-х годов, являет собой поворот к непреходящим духовным ценностям прошлых веков. Однако главное внимание в это время привлекают в основном те явления художественного наследия, которые были созвучны идейным устремлениям общества. В эти годы растет интерес к тому, что по сути своей выражало пафос отрицания, непримиримости ко всей системе нравственного, социального и физического закрепощения человека. В таком действительно избирательном подходе была своя логика и безусловная историческая справедливость: огромный пласт культурных ценностей минувшего включался в бескомпромиссную борьбу за переустройство жизни. Но это была лишь часть целого, которое по-настоящему еще не воспринималось как прочный фундамент новой духовности. Наконец — третий этап овладения наследием, начиная с 40-х — вплоть до 90-х годов, характеризуется рядом примечательных особенностей и представляет более высокий уровень по сравнению с двумя предыдущими: достоянием общества становятся многие, ранее преданные забвению, а то и вовсе отвергнутые художники, литературные направления, а равно сложные явления национальной и мировой культуры… Увы, в начале девяностых годов этот процесс был насильственно приостановлен… К этой проблеме мы еще вернемся.
Вместе с литературой набирает силу и теоретическая мысль. Уже в 20 30-е годы, а затем в последующие десятилетия генезису, становлению и сущности изящной словесности было посвящено множество исследований. О плодотворности творческих усилий ученых свидетельствует их влияние на живой художественный процесс. Не будем перечислять имена и научные труды, нам важно определить общее направление теоретической мысли, характеризующейся ее приверженностью литературе. Здесь надо сказать и о том, что она была обращена к широкой исторической перспективе, а равно и к мировой художественной культуре. Истинность, действенность научной теории (в том числе и литературной) проверяется практикой. Общественно-политическая ситуация тридцатых, а затем пятидесятых годов явилась для литературной теории, очередным испытанием на прочность. В борьбе с шатаниями, ревизионистской истерией и спекулятивными концепциями она выстояла, открыв новые возможности для углубления художественного анализа. Последующие годы принесли ряд трудов, исследующих широту возможностей искусства, его генезис, национальное своеобразие и соотношение с другими направлениями. Вместе с тем углубился анализ взаимосвязей между содержанием и формой, принципа народности и художественного историзма.
Сформировавшись в конкретно-исторических условиях, литературная теория исповедовала гуманистический тезис, согласно которому социалистическая культура есть закономерный этап дальнейшего развития отечественной традиции. Перед критиками и литературоведами встала задача объяснения феномена литературы нового типа. Но всегда ли им доставало знаний и историзма при объяснении сложных процессов развития словесности? Истина состоит в том, что несмотря на известные конъюнктурные предпосылки и методологические просчеты, литературоведческая мысль была верна передовым идеям и главным принципам искусства.
Начиная с 70-х годов заметно обостряется борьба вокруг толкования законов искусства. Литературоведение и критика вновь оказались перед неизбежностью совершенствования, уточнения, а в некоторых вопросах и пересмотра выводов и определений, которые уже не объясняли глубину и многообразие литературы второй половины XX столетия. Увы, наши высоколобые теоретики, а вслед за ними и критики с оглядкой на Запад начали «уточнять», «размягчать» коренные эстетические принципы, вследствие чего был опошлен образ положительно прекрасного человека, как сердцевина эстетического идеала, размывались такие понятия как «правда», «идейность» «классовость» и т. д. Так, в конце концов, литературная теория, подобно унтер-офицерской вдове, сама себя высекла, о чем речь впереди.