Меж тем предание, притча, миф вследствие своей абстрактности и, так сказать, модельности чужды категории исторического времени, лишены живого национального своеобразия и социально-этического содержания (вспомним хотя бы знаменитую притчу о блудном сыне). Поэтому в них нет места чувственному художественному образу с его индивидуальным и общим, проявляющимся в данное время, в данном обществе. В последнее время проблема роли мифа не только не прояснилась, но усилиями иных сочинителей стала еще запутаннее. Тут прослеживаются две крайности: с одной стороны, откровенная стилизация с претензией на мнимую историческую глубину, а с другой — попытка придать мифу некую вечную одухотворенность, питающую современный художественный процесс.
Не будем скрывать, отражение действительности представляет писателю гораздо больше трудностей, чем то, что способно возбудить интерес при помощи иносказания, притчи, мифа, где контуры реального мира порою размыты до неузнаваемости и, по сути, подменены фантастическим, таинственным, будоражащим воображение. Но не стоит обольщаться — это сны, грезы, нечто случайное, что мы видим в мечтах, очарование которого исчезает после пробуждения сознания. Меж тем высокое искусство не уводит от действительности, а, напротив, приближает к ней, являясь серьезным анализом неясных данных опыта, чем-то новым, замеченным в том, что видели, но не осознавали раньше многие.
От такого писателя, как Леонов, стремящегося, по его же утверждению, продемонстрировать «ландшафт эпохи», ее философское осмысление, требуется поистине глубокое философское изображение человека, подвластного страстям своей натуры и своего времени, а стало быть, правда об эпохе, ибо талантливый автор показывает в большей степени действительность, чем конкретное лицо, а тем более воспроизводит мифологический прообраз, возраст которого исчисляется столетиями.
Поскольку ряд сюжетных линий произведения взят из области отвлеченных идей, жизнь изображена не такою, как она есть, а такою, как она представляется писателю. Меж тем общество — это диалектически сложный организм, включающий противоборствующие тенденции, противоречия, отрицание. У каждого времени свои герои и свои взлеты, равно как свои недостатки, убеждения и увлечения. Они затрагивают идеологические, политические, социальные, нравственные, эстетические проблемы, вводят современника в сферу сложных явлений, выражающих общественные тенденции и взрывоопасные процессы, которыми щедро изобилует двадцатое столетие.
Роман Леонова как бы одновременно обнаруживает и большую глубину человечностью и верой, своей смелостью охватить мыслью тысячелетнюю историю, — и вместе с тем бесспорную тенденциозность при осмыслении современности и религиозно-мифологические формы мышления. В результате такого противоречия усиливается подмена изображаемого события символом настроения писателя, выражением субъективных взглядов, вибрирующей интонацией. И здесь мы вновь становимся свидетелями писательской последовательности. За иронией, то и дело дающей о себе знать, и скептицизмом скрыта глубокая внутренняя тревога и горечь жизни, то есть многообразие и сложность переживаний человека конца XX века.
Трудно постигается истина. Нелегко понять творческую личность, особенно такую сложную и незаурядную, как писатель Леонид Леонов. Жизнь долго ковала его, и он вышел из ее горнила мудрым и честным, но что-то «перемудрялось», «перекипело» в нем. Иначе как понять, что он, мягко говоря, не принял новых форм жизни, остался глухим к тем изменениям, которые в ней произошли, если судить по его последнему произведению. Могут возразить, мол, роман посвящен событиям тридцатых годов (уточним: 9 месяцам 1940 года). Верно, но именно в этот период Россия наливалась новой силой, пробуждалось национальное самосознание, страна твердой поступью шла вперед. Все это, оказывается, проходило мимо сознания Леонова. Даже события глобальных масштабов (победа в Великой Отечественной войне, невиданные успехи в народном образовании, прорыв в космос и т. д. и т. п.), принесшие народу-труженику и победителю всемирный почет, восхищение и уважение, не вызывали в душе писателя благодарных чувств. Скажут: так это было позже, роман, дескать, о другом времени.
Полноте! Писатель творит не под колпаком и призван знать причины и истоки народных побед и поражений. Леонову было ведомо сие лучше, чем многим другим, поэтому-то «Пирамиду» насквозь пронизывает его взгляд из девяностых, а политические мотивы так настойчиво декларируются и столь сильны в нем, что впору говорить о политической фантасмагории, то бишь наваждении.