Во всяком случае, в становлении молодого поэта Владимира Беляева эта стихия явно сыграла значительную роль. Он блистательный ведущий поэтических конкурсов, турниров, "рингов", проходящих в книжном магазине "Буквоед", - непосредственный, остроумный, находчивый, умеющий говорить с молодой аудиторией на понятном ей языке. И не сразу поверишь, что за всеми этими качествами скрывается поэт, по существу, трагический. Он живёт в Царском Селе, но его малая родина отнюдь не похожа на "город муз" Анненского и Рождественского (Всеволода): "В привокзальном дворе расцветает сирень. Ветер пышную зелень затискал. Делать нечего вечером в Царском Селе. Молодёжь потянулась на диско. Я и сам зажигал под убойный музон, но ценил классицизм и барокко. И ногами не мог обесчестить газон, и скульптуры руками не трогал". Вот он каков, Владимир Беляев: кажется, и по этой растянутой мною "в прозу" цитате можно судить и о его художнической зоркости, и о музыкальном слухе (рифмы!), и о чувстве слова. Он принимает мир таким, каков он есть, пусть и не слишком приветливым. Но в отличие от множества других сознаёт: это его мир, другого не будет, здесь ему жить, трудиться и любить. И печальное поначалу стихотворение о том, что "новый год постарел, неопрятен, рассеян во всём, вдоль заборов и стен понатыканы остовы ёлок", завершает пронзительной лирической концовкой:Уезжаю. Легко.
Ты меня не возьмёшь на "слабо".
Проживу без тебя
не денёк и не два - а неделю!
Я не помню, кем был (да и был ли?)
до встречи с тобой
На словах - распальцованный мачо
и мальчик - на деле.Стихи Беляева иногда многословны, перегружены ассоциациями, но его творческие перспективы - вне сомнений. Не так давно он был принят в Союз писателей Санкт-Петербурга. Принят, можно сказать, отчасти авансом. Вышедшая затем книжка стихов "Позднее окно" подтвердила: не ошиблись.
Так же точно не ошиблись и в Ольге Хохловой, которая тоже нередко и с успехом ведёт поэтические вечера. Её "Книжка с Картинками для детей и поэтов", элегантно напечатанная на коричневой обёрточной бумаге, появилась совсем недавно. Как и Беляев, которому посвящено одно из стихотворений, Хохлова вся - из сегодняшнего дня. В чём-то даже более продвинута. От знаков препинания окончательно не отказалась, но временами обходится без них, а прописные буквы уже отмела напрочь. Без предрассудков и предвзятостей: с одной стороны, демонстративная раскованность в лексиконе (но, думаю, это подростковое - пройдёт), с другой, в одном из эпиграфов - неожиданный Сурков. Просто захотелось, чтобы кто-то услышал, "как тоскует мой голос живой". А голос действительно живой, искренний, иногда трогательно беззащитный, как в стихотворении "Майское": "Проснуться маленькою дочкой - смешной, растрёпанной, домашней - по пальцам знать, чего ты хочешь; ещё не знать, как это важно на спинке стула ждёт одежда, а ты сидишь под одеялом такой же маленькой, как прежде, какой и прежде не бывала салют, возьми меня на плечи, мне снова не хватает роста. Я буду помнить этот вечер, проснувшись взрослой". Или - ещё трогательнее - обида на жизнь: видите ли, на выходе в мир нам "сказали плывите, но не объяснили, где берег". Старший собрат напомнил молодой поэтессе в разговоре: нашему-то поколению, между прочим, очень настойчиво и даже настоятельно объясняли "где берег" - неужели вам кажется, что нам было легче? "Наверное, всё-таки легче", - ответила поэтесса. И каждый, вероятно, был по-своему прав.
А вот у Татьяны Семёновой, которую тоже недавно приняли в Союз писателей Санкт-Петербурга, поэтические корни иные. На шумных тусовках она не особенно блистала, а выпустила и предъявила свою первую книгу под названием "Автограф" - и стало ясно, что пришёл поэт. Неровный, но самостоятельный, со своим голосом и малой родиной. Какой? Попробую объяснить. Все знают, что в нашем городе есть Нева, Фонтанка, Мойка. А кто знает речку Таракановку? Значительная часть её упрятана ныне в трубу, на этом месте пролегает непривычно кривая для невской столицы улица Циолковского. Этот район - уже не горделивое "Петра творенье", а скорее, пролетарский Питер. Но и здесь - своя поэзия. У Семёновой есть полемическое стихотворение о домашних вышивках, когда-то заклеймённых как атрибут мещанства: "Выброшу без сожаления Горького бюстик и Ленина, С трубкой Хемингуэя Тоже не пожалею, Белку и Стрелку в ракете Только не выброшу эти Вышивки пятидесятых: Замки, букеты, котята" Потому что и Горький, и Ленин, и Хемингуэй (любопытная троица, не правда ли?), и всевозможные штампы-эстампы - это всё привнесённое, а мамины вышивки органичны, они хранят живое тепло. Только не следует думать, что мир поэтессы тем и ограничивается:Я полюблю, что любишь ты.