Что касается перспектив развития, об этом были сказаны лишь общие слова: некоторые "колеблющиеся" писатели признали "большевизм единственной боевой руководящей идеей в творчестве и живописи словом"; культуры братских республик должны стать национальными по форме и социалистическими по существу; "понятие "беспартийный литератор" останется только формальным понятием, внутренне же каждый из нас почувствует себя действительным членом ленинской партии". Как мы видим, термин "социалистический реализм" Горький не употребил, хотя общий тон горьковской речи не шёл вразрез с линией партии.
Можно лишь представить себе, какая ожесточённая борьба шла за кулисами Первого съезда, когда решался состав правления Союза писателей. В него вошли рекомендованные Горьким Л. Каменев, Вс. Иванов, И. Луппол, Н. Тихонов, Р. Эйдеман, которые должны были проводить горьковскую линию. Как известно, трое из них после смерти писателя были арестованы и расстреляны.
7 ноября 1934 г. Горький писал Сталину: "я с первых шагов работы в литературе привык считать и чувствовать всю её целиком - моим личным делом. Именно поэтому как для издателей, так и для многих литераторов я был - и остаюсь - фигурой весьма одиозной. Говоря это, я не жалуюсь и не хвастаюсь, а только объясняю моё право вмешиваться в дело строительства советской литературы. Съезд литераторов, даже при крайне плохой его организации, показал её значение в Союзе и Европе и показал, какие высокие, строгие требования предъявляет к литераторам пролетариат Союза, как жадно он хочет иметь книгу".
Из выступлений делегатов
Юрий ОЛЕША:
"В то время как я продумывал тему нищего, искал молодости, страна строила заводы. Это была первая пятилетка создания социалистической промышленности. Это не было моей темой. Я мог поехать на стройку, жить на заводе среди рабочих, описать их в очерке, даже в романе, но это не было моей темой, не было темой, которая шла от моей кровеносной системы, от моего дыхания. Я не был в этой теме настоящим художником. Я бы лгал, выдумывал; у меня не было бы того, что называется вдохновением. Мне трудно понять тип рабочего, тип героя-революционера. Я им не могу быть".
Корней ЧУКОВСКИЙ:
"Вот сейчас огромным тиражом вышла сказка Гайдара "О военной тайне", написанная на такую нужную и горячую тему, и всякий, кто любит большое дарование Гайдара, должен был прямо указать ему на стилистическую фальшь и безвкусицу, которой грешит эта книга. Но ни в редакции, ни в критике не нашлось никого, кто указал бы ему, что революционной героике подобает язык строгий, скупой, а не такое дамское жеманное сюсюканье: "прыгучая девчурка", "синеглазая нахмурилась" и т.д.
Я писал об этом в "Литературной газете" и говорил там о своём физическом ощущении во время чтения этой книги: у меня было такое чувство, как будто я ел селёдку с сахаром (смех)".
Лев КАССИЛЬ:
"У нас до сих пор существует разобщённость между критикой печатной и критикой, так сказать, коридорной. Мы часто говорим про книгу, о которой пишутся восторженные отзывы, что книга эта, правда, идейно высока, но в литературном отношении - дрянь страшная. У нас не должна существовать отдельно официальная критика и критика коридорная. У нас должна быть одна общая критика - читателя и писателя".
Мариэтта ШАГИНЯН:
"Установившаяся у нас традиция - давать бесконечные романы с продолжением - до сих пор ещё не вызвала никакого недовольства нашей критики, в то время как читатели давным-давно вопиют об этом. Они кричат нам отовсюду - не морите, дайте такую книгу, в которой были бы сразу и начало и конец. Судя по нашим серийным романам - "Тихий Дон", "Бруски", "Поднятая целина" и целый ряд других, - мы как будто имеем дело с прерванной коллизией, ещё недорассказанным сюжетом, который писатель должен закончить в следующем томе".
Борис ПАСТЕРНАК:
"Когда кончится съезд и прилив слышанного, виденного и испытанного сменится отливом, я бы хотел, чтобы в тишине, обнажающей дно перед новым подъёмом, у каждого из нас осталось только одно существенное и совершенное, вся же лишняя, невесомая словесность оказалась унесённой…"
Константин ФЕДИН:
"Нет, стоит нам присмотреться к жанрам нашей литературы, и мы видим, как художественной прозе угрожает роман, и мы видим, как внутри большого романного хозяйства назревает диктатура исторического жанра; как умирает психологический роман; как умер и закопан в могилу роман фантастический; как отчаянно борется в неравных условиях новелла; как теряет уважение художественный очерк; как трудно рождается в недрах детской литературы необходимый нам как свет жанр научно-художественного произведения; как мало, как бесконечно мало мы говорим о том, какие же средства, какие орудия литературы лучше, совершеннее служат её большому делу".
Егише ЧАРЕНЦ:
"Я до сих пор не знаю ни одного образца национальной прозы, переведённого первоклассным русским мастером. Почему Тургенев мог переводить Мольера, Толстой - Мопассана, Блок - Гамсуна, а наши лучшие мастера не могут переводить друг друга? Если бы всё это нами было проделано своевременно, мы бы на этом съезде не были свидетелями печальной картины, когда о национальных литературах выступают одни лишь национальные писатели…"
Тогда и сейчас
ПЕРВОМУ СЪЕЗДУ СОВЕТСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ - 75
Валерий ГАНИЧЕВ, председатель правления Союза писателей России
Начало 30-х годов для СССР означало, что советская власть укрепилась довольно основательно. На глазах Европы и Америки, попавших в небывалый экономический кризис, возрастала индустриальная мощь СССР. В США под ударами Великой депрессии и нарастающего социального протеста признают Советский Союз и устанавливают с ним дипломатические отношения.
Внутри партии коммунистов сторонники Троцкого, мировой революции, все крылья ревизионистского социал-демократизма, левого бунтарства и их лидеры, отодвинутые от первых ролей, готовились к реваншу. В стране же стала оформляться линия, ориентированная на национальные традиции, внутренние ресурсы, большая часть руководителей начинала понимать, что мы в предстоящей схватке с миром фашизма и безнационального капитала не можем рассчитывать на помощь мирового пролетариата, а должны опираться на собственный народ, на собственную экономику, историю, культуру.
При разгуле Наркомпроса, где пыталась верховодить Н.К. Крупская, изгонялся из школьных библиотек "певец дворянских усадеб" Александр Сергеевич Пушкин и другие "непролетарские" писатели. Но в это время группа руководителей страны дала сигнал к массовому, миллионному изданию классиков отечественной литературы, создавая библиотечки для школьников, крестьян, комсомольцев, красноармейцев из произведений Гоголя, Л. Толстого, Пушкина, Некрасова, Лермонтова, Крылова. Поистине всенародно отмечалось столетие со дня гибели Пушкина в 1937 году. А представляете, если бы в это время, когда Россия произвела подлинную культурную революцию и когда миллионы людей преодолели безграмотность, они получили бы в качестве чтения, как ныне, комиксы, детективы и тому подобное?
Начала вырисовываться линия на возрождение исторических традиций, стали вспоминать о победах русского народа над иноземными захватчиками. Красные дьяволята, революционеры потеснились, уступая место Александру Невскому, Суворову, Кутузову, Петру I. Появилось письмо руководителей страны (Сталин, Жданов, Киров) о том, что надо проявить уважение к истории страны, к её военным, научным, культурным достижениям. Правда, всё было несколько позднее. Но уже в 1933-1934 годах это проявилось в подготовке и проведении Первого съезда писателей, который стал полем идейной схватки многих сил, и не только тех, которые были внутри страны.