А вот минимализм - это не устоявшийся ещё термин, имеющий отношение и к стилю, и к содержанию. Писатели-минималисты стараются преображать мелкие детали бытия в художественную ткань, причём как можно лаконичнее. Минималистами, например, считают Пьера Мишона, Кристиана Бобена, Жана Эшноза, Жана-Лу Трассара, Филиппа Делерма, Пьера Бургинью. Или вот роман менее известной Гаэль Объегли "Природа". Описание здесь как в истории болезни, причём персонажи не называются, а определяются - "пенсионерка", "астронавтка", "проститутка", "троцкистка". Нечто подобное мы видим и в книгах Режи Жоффре, довольно удачно описывающего людские пороки и страдания. Его миниатюрам можно давать названия "Апатия", "Безумие", "Прострация", "Убийство" и т.д. Им противопоставляют "максималистов" Антуана Володина, Филиппа Гийота, в чьих романах более явно присутствуют идеология, политика.
Что касается школ и течений, то они, естественно, всегда были связаны с социально-политическими явлениями. Но раньше - в большей степени, чем сейчас. Одно время во французской литературе мощно присутствовали коммунисты. Параллельно развивался экзистенциализм. Сартр придерживался левых взглядов и утверждал, что литература должна быть "ангажированной", то есть осознающей свою ответственность. В пику коммунистам и экзистенциалистам тогда же, в 50-е годы, возникло неформальное объединение так называемых гусаров, писателей, придерживавшихся в политике правых взглядов и группировавшихся вокруг Роже Нимье, прозаика, подававшего большие надежды, но рано погибшего в автокатастрофе. В него входили в той или иной мере Мишель Деон, Жак Лоран, Антуан Блонден, Франсуа Нурисье, Клебер Эданс, Бернар Франк, Фелисьен Марсо, Кристина де Ривуар, Женевьева Дорман. Кстати, и Франсуаза Саган пришла в литературу на волне этой "гусарской" литературы и по её творчеству в какой-то мере можно судить о том, что представляло собой это течение.
Тогда же сформировалось и то, что стали называть "новым романом". Поначалу единственным, что объединяло будущих "новороманистов", было нежелание издателей принимать их рукописи - настолько скучные, что на успех рассчитывать не приходилось. Но нашёлся гениальный менеджер, директор издательства "Минюи" Жером Лендон, которому удалось сделать эту продукцию востребованной. Жан Дютур считает, что проблема "новороманистов" состояла прежде всего в том, что им нечего было сказать. Конечно, Клод Симон или Натали Саррот не чета Алену Роб-Грийе, но тень вождя новороманистов всё равно падает на всех представителей школы. Забавно, что Роб-Грийе пытается "развиваться". Два года назад он выпустил настолько порнографический и садистский роман, что даже пресловутый маркиз де Сад, должно быть, густо краснеет в могиле.
Акция по продвижению "нового романа" оказалась успешной благодаря поддержке университетской структуралистской критики. Проникать в тайны подлинного художественного творчества сложно, а разлагать на элементы продукцию, создаваемую по рецептам, будь то соцреалистическим, фрейдистским или лингвистическим, гораздо проще. Кстати, объявив, что вся литература независимо от её художественной ценности является всего лишь "текстом", структуралисты и себя тоже включили в разряд писателей. За рубежом исследователям тоже оказалось приятнее иметь дело со схемами, чем с живой литературой. Поэтому усилиями филологов "новый роман" стал популярен и за пределами Франции, особенно в американских университетах. Во Франции же сейчас многое изменилось. Нет больше ни школ, ни течений, все творят, как подсказывает им собственное разумение. И никакие молодёжные волнения на литературу не влияют.
- Что во Франции предпринимают, чтобы продвигать свою литературу за рубежом?
- Здесь нам есть чему поучиться. Прежде всего они отпускают значительные средства по линии МИДа и Министерства культуры, чтобы помогать иностранным издательствам выпускать французские книги. Ни одно государство не делает столько. Например, трудно переоценить то благо, которое в России принесла французская программа "Пушкин", особенно в девяностые годы, когда рухнули почти все наши ведущие издательства. Многих переводчиков, специалистов по французской литературе она буквально спасла, позволив им остаться в профессии. Особую признательность стоит выразить Иву Мабену, который долгое время курировал во французском МИДе эти программы.
- Жан-Мари Леклезио в прошлом году получил Нобелевскую премию… Насколько адекватно премиальный процесс отражает реальное положение дел?
- Что касается Нобелевской премии, то, как известно, она имеет отношение не столько к литературе, сколько к политике. В данном случае это вполне политкорректная премия. Клоду Симону вручили премию в 1985 году, стало быть, пора было подумать снова о французах. Леклезио - подходящая фигура, хороший писатель, пользующийся авторитетом и в литературных кругах, и у читателей. Обычно Нобелевская премия мало влияет на тиражи во Франции. Не было никакого всплеска после присуждения премии Клоду Симону. А вот с Леклезио получилось иначе. Тиражи резко возросли. Что же касается собственно французских премий, то их тьма-тьмущая - больше двух тысяч. Главная, естественно, Гонкуровская. Денежная её составляющая - всего десять евро, но она столь авторитетна, что тираж отмеченной ею книги взлетает как минимум до нескольких сотен тысяч, что обеспечивает издателю существенную прибыль, с которой кое-что перепадает и автору. Это крупное коммерческое мероприятие, и соревнуются здесь не столько писатели, сколько издатели. За Гонкуровской следуют премии Ренодо, Фемина, Медичи и т.д. Вообще все эти многочисленные премии играют важную роль в литературной жизни. Таким образом стимулируется книжный бизнес. Премии нужны хорошим писателям, но важно поощрять и второстепенных, которые создают основную массу книжной продукции. Интересно, что премии очень часто даются пишущим на французском языке иностранцам - то американца поощрят, то афганца.