Вы услышите клёкот грифона,
и с похмелья привидится вам:
запятую латунь саксофона
афроангел подносит к губам.
Это будет приморский посёлок -
на солдатский обмылок похож.
Это будет поэту под сорок,
это будет прокрустова ложь.
Разминая мучное колено
пэтэушницы из Фермопил
помню виолончельное сено,
на котором её полюбил.
Это будет забытое имя
и сольфеджио грубый помол.
Вот - её виноградное вымя
комсомольский значок уколол.
Вот - читаю молчанье о полку,
разрешаю подстричься стрижу,
и в субботу молю кофемолку,
и на сельскую церковь гляжу.
Чья секундная стрелка спешила
приговор принести на хвосте?
Это - я, это - пятка Ахилла,
это - дырочка в нотном листе.
***
Укоряй меня, милая корюшка,
убаюкивай рыбной игрой,
я шатаюсь, набитый до горюшка
золотой стихотворной икрой.
Это стерео, это монахиня,
тишину подсекает сверчок,
золотой поплавок Исаакия,
Сатаны саблезубый крючок.
Дай мне, корюшка, мысли высокие,
говори и молчи надо мной,
заплутал в петербургской осоке я,
перепутал матрас надувной.
Вот насмертка моя путеводная,
вот наживка моя - уголёк,
кушай, корюшка, девочка родная,
улыбнулся и к сердцу привлёк.
***
Будто скороходы исполина,
раздвоилась ночь передо мной
и лоснилась вся от гуталина
в ожиданье щётки обувной.
Что ещё придумать на дорожку:
выкрутить звезду на 200 ватт?
Не играют сапоги в гармошку,
просто в стельку пьяные стоят.
В них живут почётные херсонцы,
в них шумят нечётные дожди,
утром на веранду вносят солнце
с самоварным краником в груди.
***
Крыша этого дома -
пуленепробиваемая солома,
а над ней - голубая глина и розовая земля,
ты вбегаешь на кухню, услышав раскаты грома,
и тебя встречают люди из горного хрусталя.
Дребезжат, касаясь друг друга,
прозрачные лица,
каждой гранью сияют отполированные тела,
старшую женщину зовут Бедная Линза,
потому что всё преувеличивает
и сжигает дотла.
Достаёшь из своих запасов бутылку "Токая",
и когда они широко открывают рты, -
водишь пальцем по их губам, извлекая
звуки нечеловеческой чистоты.
***
Я тебе из Парижа привёз
деревянную сволочь:
кубик-любик для плотских утех,
там, внутри, - золотые занозы,
и в полночь -
можжевеловый смех.
А снаружи - постельные позы
демонстрируют нам
два смешных человечка,
у которых отсутствует срам
и, похоже, аптечка.
Вот и любят друг друга они,
от восторга к удушью,
постоянно одни и одни,
прорисованы тушью.
Я глазею на них как дурак
и верчу головою,
потому что вот так, и вот так
не расстанусь с тобою.
***
Переводить бумагу на деревья
и прикусить листву:
синхронной тишины языческая школа -
и чем больней, тем ближе к мастерству,
мироточит туннель от дырокола.
Но обездвижен скрепкою щегол,
и к сердцу моему ещё ползёт упорно -
похожий на шмеля обугленный глагол
из вавилонского сбежавший горна.
В какой словарь отправился халдей,
умеющий тысячекратно
переводить могилы на людей
и выводить на солнце пятна?
Всевышний курс у неразменных фраз:
он успевал по букве, по слезинке
выхватывать из погребальных ваз
младенцев в крематорском поединке.
И я твой пепел сохранил в горсти
и убаюкал, будто в колыбели,
и сохнут вёсла, чтоб перевести
на коктебельский и о Коктебеле.
***
А что мы всё о птичках да о птичках? -
фотограф щёлкнет - птички улетят,
давай сушить на бельевых кавычках
утопленных в бессмертии котят.
Темно от самодельного крахмала,
мяуканье, прыжок, ещё прыжок
А девять жизней - много или мало?
А просто не с чем сравнивать, дружок.
***
Поначалу апрель извлечён из прорех,
из пробоин в небесной котельной,
размножения знак, вычитания грех
и сложения крестик нательный.
Зацветёт Мать и Матика этой земли:
раз-два-три-без-конца-и-без-края,
и над ней загудят молодые шмели,
оцифрованный вальс опыляя.
Калькулятор весны, расставания клей,
канцелярская синяя птица,
потому что любовь - совокупность нолей,
и в твоём животе - единица.
КИЕВ
Невидимый след
***
