заарканишь у первой воды. Всё там будет, да всё ли там станется?..
Утро вечера не мудреней,
и не звонче на выцветшей раннице
зов летящих вдали журавлей, где, фуфайку на плечи набросив,
между пеплом костра и зари
ты когда-то курил папиросы -
просто так лежал и курил. ЖУРАВЛИ
А. Карину
Пустое утро пасмурного дня,
а на дворе ледком уже запахло.
И над равниной, низенькой и чахлой,
вожак свою колонию поднял.
И - с мягкой кочки прыгнув в небеса,
и - молодняк на случай примечая,
он полетел, поплыл, крылом качая, -
и дрогнули у стаи голоса:
курлы-курлы А мы бежим Скорей за ней бежим -
нам, босотве ленд-лиза, непонятно,
зачем вожак поворотил обратно,
идёт на нас вдоль высохшей межи.
Идёт на нас. И плачет. Боже мой!
Мы удивлённо пятимся к забору.
Но караван кольцом взмывает в гору.
"Курлы-курлы" несётся над землёй сквозь заполошно-рваное "динь-дон" -
динь-дон динь-дон!.. -
в каком-то гибельно-червонном озаренье -
через войну и через мой детдом,
парящий над вселенским разореньем
от ранних звёзд рабфаковской Москвы
до рудников и вышек лагспецстроя
Давно ль они позаросли травою?
Но всё туманней их рубцы и швы,
всё дальше, выше чёрные следы
Ах, пахари воздушной борозды,
Ах, журавли, чего без вас я стою?!
Я - человек, покуда в небе вы.
МЕТАМОРФОЗЫ
Ночь так темна, что в десяти шагах
сплошной стеной загадочная бездна.
Тугие травы тянутся к ногам,
затишье давит тяжестью железной.
Ночь так темна, что хочется кричать -
авось хоть чей-то голос отзовётся.
Подмокший ельник цапнет сгоряча -
и сердце кувыркается в колодце. Колючий лес пронзил тебя насквозь,
он дышит мхом, густым настоем хвои,
он фыркает в прогалине, как лось,
и ёжится опасливым покоем.
Его хребет окутан млечной мглой,
во лбу - звезда, кровь запеклась на лапах.
И он ползёт, змеится над землёй,
как будто вверх, а всё равно на запад. Плывут стволы, плывёт тяжёлый дым,
скрипят верхи и чавкают коренья.
И ты плывёшь, и ты ползёшь по ним,
по мордам луж, по слякоти осенней.
Лицо залито едкою росой,
в глазах туман, а горло - листьев шорох.
Ты прорастаешь радостью босой -
и буреломом спишь на косогорах.
Ты - как цветы, ты - сгусток белых роз
и зов лощин, и сумрачные чащи Глухая полночь - час метаморфоз,
нечистый дух, ощерившийся ящер. ***
Анюте
Зеркальный плёс зари вечерней.
Песок от влаги потемнел.
Спит над притихшею деревней
нарядный облак в вышине. Он между вечностью и нами
завис в незримой пустоте
и золотыми куполами
двоится в выпуклой воде. К нему в белёсом промежутке
прижалась стайка старых хат
и безалаберные утки
под берег илистый скользят. И над зелёною рекою
такая Божья благодать
Но обмелевшему душою
её, пожалуй, не признать.
МОСКВА
***
Листвы взволнованная речь
Ошеломляет, нарастая:
На этот ветер можно лечь
И долго мчаться, не взлетая,
Легко сминая гребни волн,
Сбивая лиственную пену,
Зелёный гул со всех сторон
Вбирая постепенно… Пока в душе ещё темно,
Блуждает, словно свет в кристалле,
Всё то, что произнесено
Листвы закрытыми устами - Всё то, что обретает слог
Вблизи молчанья, между строк. Но если настигает страх
И даже защититься нечем -
На всех немыслимых ветрах
Распустятся полотна речи: Спасти, утешить, оберечь,
Дать мужества на ополченье:
И небо - речь, и поле - речь,
И рек студёные реченья. ***
Сквозная память, тайная беда,
Извечное кочевье в никуда… Бессонницы зелёная звезда
Бессмысленно горит в пустых осинах,
И низко-низко виснут провода
Под тяжестью вестей невыразимых: И острый скрип несмазанных колёс,
И полуптичьи окрики возничих,
И сладковатый вкус кровавых слёз,
Из ниоткуда в памяти возникших, И слабый крик младенца, и плащи,
Трепещущие рваными краями,
Безмолвно раздувающие пламя
Нощи… Ты знаешь всё. Раскрыты небеса,
Как том стихов, но смятые страницы
Сияют так, что прочитать нельзя,
И силятся вздохнуть и распрямиться. ***
