— Тяните же!
— Не можем! — слышно сверху. — Тяжко!
Подтянули нас ещё на локоть и остановились. Собрались с силами, снова потянули, но на несколько локтей от воды снова остановились. Поднял я голову вверх, чтобы посмотреть, что там творится, и тогда увидел, что верёвка, которая тёрлась о выступ скалы, уже наполовину порвана. Лопаются волокна, вишу я, как говорится, на волоске.
«Ну что, Лийо, посмотрим, что ты будешь делать. Если пустишь бочку, тебя могут вытянуть, и тогда всё закончится хорошо, но если верёвка порвётся, и ты упадёшь в воду один, без бочки?.. А если будешь висеть с бочкой, тогда уж точно верёвка не выдержит, и ты окажешься в воде. С бочкой или без бочки? Решай! Решай, а то верёвка рвётся!»
И я решил: «Буду держаться за бочку». И закричал:
— Несите другую верёвку, эта протёрлась! Давайте быстрее, а то мне конец!
Наверху стали решать, что да как, и кто-то отправился в село за верёвкой. Но если бы ты видел, как он шёл! Ме-е-дленно, как букашка, полз, а на моих глазах в метре с чем-то над водой волокна так и лопались. И не успел я крикнуть, что падаю, как уже был в воде с головой. Пена попала мне в глаза, но бочку я не выпустил. Наверху закричали:
— Потонул, потонул!
Но увидели, что я выплыл вместе с бочкой, и заорали:
— Жив он, жив! Бегите за верёвкой!
Пока они бегали за верёвкой, мне довелось такое пережить в этой воронке, чего я не пожелаю ни друзьям, ни врагам! Бочонок скользкий, я едва его держу, а к тому же разбушевался он в воде — крутится, как бешеный! То к одному берегу пристанет, то к другому, и невдомёк ему, что не хватает у меня рук его удерживать. А если он уж по рукам пройдётся, того и гляди затянет в водоворот, и проглотит он меня, не подавится: чувствую я этот водный штопор, с каким удовольствием вонзился бы он мне в кишки! В какой-то момент пришло мне на ум оседлать бочку, чтобы хоть как-то ей управлять. Собрал я волю в кулак, поднабрался силёнок, вскарабкался на бешеный бочонок и поскакал верхом, к тому ж ещё и без штанов.
И тут как гаркнет народ в сто глоток: «Молодца!» и «Ай, браво!», и только тогда я заметил, что берега реки кишмя кишат народом. Вот только одно не давало мне покоя, пока я сжимал ногами не на шутку разыгравшийся бочонок: выдержат ли обручи? «Ободки, милые, — взмолился я, — держитесь уж, родные мои, спасайте меня!»
Молиться-то я молился, но одновременно и ногами работал. Только бочонок к берегу устремится, я вытягиваю ноги, и не бочка ударяется об камни, а я отталкиваюсь от валунов, и мы снова в воде. Наконец принесли верёвки и закинули их в бурлящие волны. Одну я привязал к бочке, а другой обвязался сам, не без этого, и только тогда подал голос:
— Тяни-и-и!
Вытянули бочку. А вслед за ней и меня. Ноги мои разбиты в кровь. Кожа на коленках ободрана. Выдали мне штаны, сел я на мула и прямой дорогой в Хамбардере. Один человек ведёт мула за узду, я как ходжа восседаю, а вокруг меня процессия из молодых да старых — конца ей не видно. Следом и бочонок катят. Докатили до ворот мечети и объявили:
— Отныне она будет принадлежать селу, тут будет стоять!
Спрашивают у меня, согласен ли я.
— Согласен, отчего ж мне быть не согласным, но только при одном условии: пусть на неё взберётся Кара Сульо и три раза перед всеми собравшимися прокричит, что деревянные обручи лучше.
Залез Кара Сульо и не только крикнул, но и от себя добавил:
— Односельчане, стар и млад, если мастер за дело возьмётся, то деревянные обручи самые лучшие! С деревянными обручами ничто не сравнится!
Заплатили мне за бочку, а сверху ещё шерсти, мёда и воска дали, в трёх поклажах всего не уместилось, — и это за какой-то там жалкий бочонок! Как увидел меня отец с поклажей, да в чужих шароварах, глаза у него стали что медный пятак.
Потом потянулись ко мне страждущие, бочки расходились, как тёплые пирожки, я развернулся, встал на ноги, но надоели мне барыши. Старые мастера обходили живую очередь и тянулись ко мне, а в мои времена в том краю-то мастеров было вдоволь — сто двадцать, а то и того больше!
Сто двадцать, но ведь никто не ездил верхом на бешеной бочке в Хамбардере и не стриг ходжу.
Перевела Мария БОРИСОВА
1 Ока — турецкая мера веса, равная 1247 г, а также турецкая мера жидкостей в 1,281 л. Использовалась
в Румынии, Сербии, Болгарии, Египте.
2 Помаки — бытовое название болгар-мусульман.
Магический фонарь
Рукопожатие
Магический фонарь
ЭССЕ
Окончание. Начало в выпуске № 3
Богомил РАЙНОВ
…Однажды в полусне, а в полусне хуже всего, так как не знаешь, сон ли это или явь, и это беспокоит тебя, вижу я себя на обычном месте за кафедрой на лекции по истории, а студенты уже на своих местах, уставились на меня, будто спрашивают, отчего медлю, и я тоже не пойму, отчего медлю, и внезапно понимаю, что не помню темы, и такой ужас охватывает меня, что струйки ледяного пота предательски ползут по спине, но вовремя вижу перед собой на кафедре свои записи, где наверняка на полях карандашом отмечено, на чём мы остановились в прошлый раз, и я начинаю рыться в листах, но это целый ворох листов с бесчисленными отметками, проставленными за все эти годы, так что совсем не легко найти новый знак и понять, о чём же мы говорили, и я совершенно поглощён своими бумагами, а студенты, потеряв всякий интерес ко мне, вполголоса разговаривают между собой, вообще всё вроде бы в порядке, но вдруг какой-то тощий юноша в протёртых джинсах и рубашке в белую и синюю полоску поднимается посреди зала.
— Мы уходим…
— Как так уходите? — пытаюсь возразить я. — Лекция только начинается.
— Какая лекция? — спрашивает парень, словно не понимая, где находится.
— Как какая лекция? — повторяю укорительно, лишь бы выкроить немного времени, чтобы вспомнить тему. — Будем говорить… будем говорить…
— …О Рембрандте, — услужливо подсказывает сидящая в первом ряду девушка, из аккуратных, что всегда всё записывают.
— Именно, — киваю я. — Будем говорить о Рембрандте.
Но вокруг парня в рубашке в синюю и белую полоску уже образовалась группа, и кто-то недовольно бурчит:
— Рембрандт… Гойя… Прошлогодний снег…
— Да как «прошлогодний снег»?! — Меня раздражает не столько наглость выступающего, сколько то, что от этой говорильни я совершенно потерял голос и слова мои едва слышны.
Собираюсь с силами, чтобы крикнуть, но напряжение ни к чему не приводит, и мой крик едва уловим: