«Будвайзер» разливает на двоих –
толкает волны, словно ящики комода, –
заглянет и захлопывает их.
Зарывшись в лифчики русалочьи и блузки,
не чает воздаянья за труды
переводить холодный ветер на французский,
выдавливая камни из воды.
Сирена маяка на грани паранойи:
купил цветы – а подарил жене...
Весь день, в предчувствии потопа,
сердце ноет,
и тьма улик покоится на дне!
ЗАПОЗДАЛОЕ
В пижаме колорадского жука
пребуду я с оконной рамой слитно,
пока довяжет сумерек рука
черешневый вишнёвый ветер-свитер.
Моторов копоть впитывает тень,
где рокеры – в короткой рокировке.
И женскую коленку скоростей
переключают жарко и неловко.
Сквозь тишину проедут по оси
на великах не великобританцы,
а Мандельштам – простуженный Осип,
изранен готовальней в школьном ранце.
Успехи географии – не факт:
всплывает чудо-юдо рыба Киплинг,
кипит тройная царская Уфа –
в бульоне облака, в томате килька!
Облезлые вигвамы пирамид
заклинит, как окисленные клеммы.
И ты, покуда Бог тебя хранит,
имеешь право полное на лево...
РАННЕЕ УТРО
А. Сахибзадинову
Опять фехтую спиннингом без толку…
Бензиновым передником шурша,
прижав к груди, укачивает Волга
дежурный бакен, будто малыша.
Пока ещё ни холодно, ни жарко –
такую тишь на память засуши...
На тонких лапках бегает байдарка
и хитрой мордой лезет в камыши!
Простреленный утиным криком воздух
хватает ртом солёную росу.
Уже рассвет порезался о звёзды
и копит кровь в ладонях на весу!
ПАМЯТЬ
Олимпийской деревни броня –
прёт комбайн. А на ферме легко
молоко попадает в меня,
если я не попал «в молоко».
Зреет в воздухе неги нуга –
собирай и – в амбар, под засов.
Тянут время пустые стога –
половинки песочных часов.
Думал, в сердце всё это несу:
стрекот мяты и запах сверчков...
Верил, что зарубил на носу,
вышло – след от оправы очков...
КРЕЩЕНИЕ
Молча ехали пока, положившись на удачу,
дочь считала облака и шептала
«я не плачу».
У распахнутых ворот
батюшка шутил не строгий,
мол, не выспавшись,
народ реже думает о Боге.
Нас к иконам проводил,
в алтаре затеплил свечи
и водою окропил ноги дочери и плечи...
Дал салфетку изо льна,
поскрипел кадилом бурым,
капнул в ложечку вина –
и закончил процедуру...
Возвращаясь, пили квас,
пели, фыркали от смеха:
поздравляй, в Медовый Спас
окрестили человека!
Ветер забирал в узлы
пыль, катившуюся следом...
Успеваем до грозы? Быть на воздухе обеду!
Громыхает вдалеке, все в беседке –
молодцы мы!
Только сосны – в столбняке,
обнесённые вакциной.
Репчатые купола доставай из супа, ну-ка –
выбегай из-за стола
в православных слёзках лука!
ТАКАЯ МУЗЫКА
Свален у забора птичий щебень,
прямо в лужу годовых колец.
В городской окраине ущербной
застоялся дождь, как холодец.
Жизнь не вызывает аппетита,
хоть ползёт из новой скорлупы
по асфальту, набрана петитом,
как на пачке гречневой крупы.
Выгребаем, в будущее вперясь,
так лососи трутся борт о борт –
кажется, торопятся на нерест,
по идее – прутся на аборт.
Снова всё весомо, зримо, грубо:
из кармана вытянув кастет,
композитор дал роялю в зубы,
вот и льётся музыка в ответ.