Если бы о подлинных нынешних их размерах я поведал пьющим соседям, подозреваю, что они забыли бы номер моей квартиры. А может, что уж так плохо думать о людях, иной раз нажимали бы кнопку моего звонка с сердобольной целью, почему бы не угостить нуждающегося сочинителя. Писатели ведь пьют, этот российский миф не менее живуч, чем легенда о писательском богатстве.
А чего бы вы хотели – доносятся до меня саркастические возражения – сталинских премий, безразмерных государственных тиражей, всякого рода привилегий, которыми в качестве идеологических работников былая власть обласкивала писателей?
Нет, на такую дерзость мои скромные мечты не рассчитаны. Я всего лишь желал бы, чтобы гонорар за роман, на который уходит как минимум два года ежедневного труда, равнялся хотя бы ежемесячному окладу секретарши в компании или фирме средней руки. Кстати о ласках былой власти – это ещё один миф, из числа самых распространённых. Другое дело, что литературным трудом в Советском Союзе действительно вполне можно было прожить. Но это не заслуга большевиков, так уж повелось в России со времён Пушкина, что писательство считалось почтенной профессией. Иногда весьма доходной, иногда не очень, но, во всяком случае, обеспечивающей своему носителю некоторое достойное самоощущение. Смею заметить, что при всём идеализме, с которым сопряжено в нашем отечестве занятие искусством, при всём почтении, каким в народе по-прежнему окружено звание литератора, если оно не приносит разумного дохода, оно неизбежно многое теряет в общественном мнении. Так что, сообщая публике о нынешней прискорбной материальной ситуации на литературном фронте, я, очевидно, наношу общему нашему делу значительный моральный урон. «Безденежных мастеров» любят лишь в тех же облечённых в рифму мифах. В реальной жизни уважением пользуются денежные, даже не такие уж мастера.
Нетрудно предугадать и последующие возражения. Вы же хотели свободного рынка, а на современном рынке никакой Томас Манн или Хемингуэй не выдержит сравнения с Майклом Джексоном или Бритни Спирс. Соревноваться с современным шоу-бизнесом не в состоянии вся мировая литература, начиная с Гомера и заканчивая нобелевскими лауреатами. Всё так, однако если цивилизованный рынок и не превозносит серьёзного прозаика или поэта, то по крайней мере их не унижает. И даже старается по отношению к ним смягчить свою железную поступь. В США писателям предоставляют преподавательские кафедры в университетах и колледжах, муниципальные власти подыскивают им квартиры, плата за которые не подлежит увеличению; во Франции гражданин, зарабатывающий на жизнь способом Стендаля и Бальзака, освобождается от многих налогов.
Короче, вопреки собственной вере в непогрешимость прибыли и потребительства общество сознаёт, что есть явления, которые их законам не подлежат и должны поддерживаться хотя бы для того, чтобы те же деловые люди и потребители не утратили человеческого лица. Польза литературы сколь эфемерна, столь и абсолютна. Умным политикам и экономистам независимо от их доктрин и позиций не приходится этого объяснять.
А мы? А мы, отказавшись от идеологической литературоцентричности, справедливо посмеявшись над безразмерными опусами бывших секретарей ССП, решили, что если кто-то, вместо того чтобы зарабатывать «бабло», корпит днями и ночами над компьютером или машинкой, то, видимо, так ему и надо. Пусть этим и будет счастлив, не претендуя на прочие житейские блага и удовольствия. В крайнем случае от таких страстотерпцев можно откупиться бутылкой недорогой водки на очередной презентации.
Ничего дурного не хочу сказать об этих церемониях, однако признаюсь, что при виде братьев-писателей, которые, не сдержавшись, набрасываются на дармовую выпивку и закуску, меня охватывает, как выражался Платонов, некоторая жуть. Это как же надо привыкнуть к своему маргинальному положению, чтобы, позабыв о профессиональном достоинстве, радоваться простенькому угощению. И ещё с благодарностью внимать объявлению: «Давайте поблагодарим господина такого-то за то, что он накрыл для нас этот стол!»
Благодарить, конечно, надо. Но двадцать лет назад каждый из присутствующих на фуршете литераторов мог не по одному разу в неделю позволить себе такой пир в этом же писательском ресторане.
Пауперизация (вспомнилось марксистское понятие!), повторяю, незаметно понижает престиж профессии в общественном сознании. Вы заметили, что на современном телевидении практически нет литературных передач? То ли они кажутся продюсерам чересчур занудными, то ли этим отстойным маргиналам просто не находится места в гламурном эфире.
Ну ладно, пусть литература не вписывается в современный развлекательный формат, но ведь фигура писателя при всех формациях и властях традиционно воспринималась в отечестве как необходимая и внушающая доверие при обсуждении разного рода общественных и личных проблем. И вновь, как говорится, мимо денег, о том, как нам обустроить Россию и как жить дальше, заискивающие ведущие спрашивают теперь, скорее, Катю Лель и Диму Билана. Сильно подозреваю, что ни Толстого, ни Чехова, будь они нашими современниками, никто бы в передачу не пригласил. Не тот формат! И никакой Блок, никакой Мандельштам телевидению не нужны при наличии Ларисы Рубальской. Бойкие «текстовики» почитаются в эфире поэтами, и не только на гламурных тусовках, но и в программах относительно серьёзных представительствуют от имени всей российской словесности.
Прозаики, и поэты в особенности, существуют в неких резервациях. Резервации функционируют при библиотеках и музеях, создают иллюзию литературной жизни и даже какого-то литературного братства, отдалённо напоминающего средневековый монашеский орден. Считается, что так оно и должно быть и ни о чём другом не стоит и мечтать. Мечтать действительно не стоит. Но вспоминать не запретишь. О явлениях совершенно забытых и ныне с трудом представимых, к примеру, о публичных обсуждениях нашумевших романов, которые собирали целые залы в домах культуры и во времена совсем не либеральные служили чем-то вроде отдушины для хоть и не полной свободы, зато умного слова.