Владимира Хадыку крупные неприятности пока обходят стороной. Он продолжает писать и публиковаться. В 1923 году выходит в свет его второй поэтический сборник «Избранные стихи». Единственная пока неприятность – уход из «Полымя», что лишает его гарантированной зарплаты и заставляет жить «с пера». Выручает переводческая деятельность. Переводит в основном советскую классику: пьесы М. Горького, роман М. Шолохова «Тихий Дон».
В 1935 году Владимир Хадыка издал свой последний сборник стихов «Радостные будни», который, как и два первых, был негативно воспринят тогдашней критикой. В стихах поэта она увидела только «мистификацию каких-то неочерченных ощущений с акцентацией на смысловую невыразительность». Но короче всех в критическом запале высказалась писательская газета «Лiтаратура i мастацтва», которая в 1935 году заявила со своих страниц: «Хадыка – идеалист-агностик».
Это было уже довольно опасное обвинение.
Но было и другое мнение. Известный советский поэт Николай Асеев, прочитав сборник Хадыки «Радостные будни», увидел в его стихах «синим мелом начертанные молнии» и «поиски слов-откровений». Об этом он сказал с трибуны Третьего пленума правления ССП, который проходил в феврале 1936 года в белорусской столице, и добавил к сказанному: «Когда я читал его стихи, я чувствовал, что в них звучат определённые возможности обновления моего языка новыми поэтическими средствами…»
Арестовали Хадыку 26 ноября 1936 года, а 5 октября 1937 года он был приговорён к десяти годам лагерного срока. Погиб Владимир Хадыка в мае 1940 года при строительстве железной дороги недалеко от Байкала, раздавленный обломками взорванной скалы.
Реабилитация пришла к поэту посмертно, 29 декабря 1954 года. В 1956 году, после двадцатилетнего забвения, вышли и «Избранные стихи» Владимира Хадыки. Его стихи снова появляются в поэтических сборниках и хрестоматиях, а сам поэт по праву занимает своё достойное место в белорусской литературе.
Иван БУРСОВ
Сноп овса
Мать сказала: ты б осоки
Для телят нажал, сынок…
Колыхал камыш высокий
Над рекою ветерок.
Мать сказала: ты побольше
Натолкай в мешок травы…
Луг на небо был похожий
От небесной синевы.
Мать сказала: коль телята
Не съедят – домой неси…
Жали за рекой девчата
Недожатые овсы.
За осокою в погоне,
Обошёл я лог и луг…
Но паслись там ночью кони,
Вытоптали всё вокруг.
Я искал домой дорогу, –
Где цветы и где роса…
К материнскому порогу
Я принёс и сноп овса.
1927
***
Я разобрал свой старый дом,
Я сжёг его гнилые стены.
Пыль снов, осевших в доме том,
Развеял пеплом по вселенной.
Мглу жалости душа кляла,
Крушила жертвенно надгробье.
И жалко было мне села
И музыки ржаной охлопья.
И ныла даль дорог в костях,
Хотелось под родную крышу.
Жгла боль, что в каменных стенах
Я звучных песен не услышу.
Что не гонять уже коней
Мне вместе с хлопцами в ночное…
И оттепели зимних дней
Дом обойдут мой стороною.
И вёсны с росами в тени,
И отблеск летних дней на камне
Мелькнут и сгинут, как слепни,
Отныв забывшимся преданьем.
***
Дремучей пущи очертанья,
И тишину её, и гром,
Её секреты и преданья,
Вобрав, перемелю нутром.
Двор дедовский перелопачу,
Сквозь пальцы землю пропущу…
О чём молчал народ незрячий –
Я в полный голос прокричу.
За грани дум по древним вехам
Уйду под стрехи дымных хат…
За тенью мне своей не бегать,
Стихами не хмелить девчат.
Ведь все мои признанья – это
Всего лишь отзвуки греха…
Найти подругу – для поэта
Трудней, чем образ для стиха.
Стыд, не отзывчивый на ласку,
Замрёт средь вдохновенных струн –
И никакой тогда острасткой
Не снять поэзии колтун.
Уж лучше так, не из-под палки,
Идти к чему-то напролом,
Когда все змеи и русалки
Уснут, – и я забудусь сном.
Осыплюсь долу желтолистьем,
И ветер по моим следам
Просвищет горлом голосистым
Стихами с кровью пополам.
Тогда свою с добычей торбу –
Со всем, что накопилось там, –
Я мастеру отдам другому,
Другому сердцу передам.
1932
***
Под озябшей, безлистой осиной
На снегу комья мёрзлой земли,
А вокруг клочья шерсти ослиной, –
Её ветры сюда нанесли.
Подбегали украдкой шакалы,
Волки выли на свежий песок…
Их звериная гордость пропала,
И клыки отслужили свой срок.
Разбежалась вся хищная стая,
Своих судей суровых кляня, –
Чтоб не видеть последнего стана,
Чтоб не ведать последнего дня.
И всё уже, и уже просветы
Среди страха, тоски и тревог,
И сдают под гульбу напоследок
Стародавнюю славу берлог.
Изменился и вид их, и норов,
Взгляды злую тоску обрели…
Не гулять больше им по просторам
Из пожаров восставшей земли.
Затишье
Над моим над высоким порогом
Распускается клён молодой.
И цветы лёгкой поступью, логом
Вниз бегут на свиданье с водой.
Дни лихие им станы не ломят,
И ветрам не согнуть их в дугу.
Лишь провиснет их след на соломе,
Коль придётся ползти под стреху.
Весь бурьян как косою скосило.
Лишь порой песня вспомнит вдали,
Как топтала нечистая сила
Аксамит полонённой земли.
Мы теперь тут права свои пишем,
И гостей мы заморских не ждём…
Но мы знаем – бывает затишье
Перед тем, как прокатится гром,
Что ветрам доверяться не надо, –
Могут взвиться,
чтоб рушить и рвать…
Что смертельным огнём канонады
Нужно будет их нам усмирять.
1936
Перевод Ивана БУРСОВА
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии: