А ну как «жахнет»?
Какие тесты будут использовать для определения интеллекта тогда? Кто из землян проявит оптимальную гибкость в процессе социальной адаптации?
Конечно, космос – это становление, усилие, тогда как хаос – бездеятельность, пассивность. Не забудем, однако, что это тоже чисто европейская доктрина. Относительность имеет место.
Нет, прямо об этом нигде Линн не пишет. Это понятно умеющему читать между строк. Британский профессор ничуть не расист. Он спокойно говорит о более высоком интеллекте монголоидов перед европеоидами, как и большем объёме мозга даже условного анекдотического чукчи перед нашим. Объяснения нашего доминирования он тоже предлагает. Небесспорные? Да.
Хотя то обстоятельство, что величайшую империю в истории человечества создали в симбиозе монголы и русские, становится понятным.
Впрочем, ценность данной книги, почти сплошь состоящей из таблиц, не в выводах, а в самих таблицах. Есть данные, которые должны быть введены в научный оборот. Объяснять их, как показывает новейшая история, дело вкуса.
Но даже без объяснений кое-что следует иметь в виду, а именно: мы разные не только по цвету кожи и объёму мозга, но и по интеллекту, измеренному в критериях нашей (обратите внимание и не обобщайте!) цивилизации. Поэтому «что русскому хорошо – то немцу смерть». Как, видимо, и наоборот.
И ничего личного.
Е.М.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 3 чел. 12345
Комментарии:
Прощание с царём
Литература
Прощание с царём
ПУШКИН. ДЕНЬ ПАМЯТИ
Михаил ФИЛИН
Хотя о дуэли и смерти Александра Пушкина создано множество фундаментальных работ, однако и поныне в хронике его последних дней жизни есть не до конца изученные сюжеты. На наш взгляд, полноценному их исследованию мешают укоренившиеся в почтенной науке предрассудки идеологического свойства. Одному из подобных эпизодов – прощанию Пушкина с императором Николаем I – и посвящены эти беглые заметки.
В них мы попытаемся показать: в конце января 1837 года у поэта существовало два взаимоисключающих варианта прощания с царём, и
волею обстоятельств он последовательно реализовал в той или иной степени и форме обе возможности.
I.
После чаю много писал.
В.А. Жуковский
23 ноября 1836 года Пушкин и генерал-адъютант граф А.Х. Бенкендорф, как записано в камер-фурьерском журнале, были приняты императором. Поводом для этой чрезвычайной аудиенции в Зимнем дворце стало недавнее острое столкновение поэта с Дантесом и его приёмным отцом Геккерном, едва не завершившееся дуэлью. В ходе свидания Пушкин, по сообщению осведомлённой Е.А. Карамзиной, «обещал государю больше не драться ни под каким предлогом». Приблизительно то же самое рассказал впоследствии редактору-издателю «Русского архива» П.И. Бартеневу столь же сведущий князь П.А. Вяземский: царь, «встретив где-то Пушкина, взял с него слово, что, если история возобновится, он не приступит к развязке, не дав знать ему наперёд».
Спустя два месяца, 27 января 1837 года, поэт, и не помышляя кого-либо оповещать, вышел к барьеру. Иначе говоря, слово, данное Николаю Павловичу, поэт нарушил.
На Мойку с Чёрной речки Пушкина привезли тяжело раненного, а ведь он вполне мог быть убит за Комендантской дачей. Значит, Пушкин, всегда до крайности щепетильный в понятиях чести (point d’honneur), ушёл бы из жизни, так и не испросив прощения у царя, которого он, пусть и с оговорками, глубоко уважал и которого напоследок, увы, обманул?
Благодаря одному сохранившемуся свидетельству (на которое, кажется, до сих пор не обращено должного внимания) у нас появляются основания ответить на данный вопрос отрицательно. Похоже, Пушкин всё же заготовил на случай мгновенной смерти своё эпистолярное «прости».
Итак, его, окровавленного, внесли в дом в шесть часов вечера. Дальше события (вычленяем из калейдоскопа интересующую нас линию) развивались так.
Уже вскоре в квартире появились врачи, постепенно начали собираться пушкинские друзья и приятели. А потом прибыл и лейб-медик Николай Фёдорович Арендт. Осмотрев лежащего в кабинете на диване поэта, он уехал, но в восемь часов возвратился.
Секундант Пушкина, его лицейский товарищ К.К. Данзас, вспоминал о повторном визите доктора: «Прощаясь, Арендт объяснил Пушкину, что, по обязанности своей, он должен доложить обо всём случившемся государю. Пушкин ничего не возразил против этого, но поручил только Арендту просить, от его имени, государя не преследовать его секунданта».
О сказанном вечером 27 января лейб-медику: «Просите за Данзаса, он мне брат...» – поведал в мемуаре и домашний врач Пушкиных И.Т. Спасский.
Главный же хроникёр предсмертных часов Василий Андреевич Жуковский (его конспективные заметки о поединке и кончине поэта стали эпиграфами настоящего очерка) тоже упомянул в письме к Сергею Львовичу Пушкину от 15 февраля 1837 года о заступничестве за Константина Данзаса. И присовокупил к этому следующее: «Когда Арендт перед своим отъездом подошёл к нему, он ему сказал: попросите государя, чтобы он меня простил…» (Схожие строки есть и в февральском письме князя П.А. Вяземского к А.Я. Булгакову.)
С Мойки Арендт поспешил во дворец, но не застал императора: тот находился в театре. Доктор сообщил о приключившемся несчастии царскому камердинеру и отправился домой. Пушкинских просьб царю он так и не передал.
Около полуночи за лейб-медиком примчался «от государя фельдъегерь с повелением немедленно ехать к Пушкину, прочитать ему письмо, собственноручно государем к нему написанное, и тотчас обо всём донести. «Я не лягу, я буду ждать», – стояло в записке государя к Арендту. Письмо же приказано было возвратить».
Содержание записки Николая Павловича, доставленной в квартиру Пушкина и оглашённой у постели умирающего, известно из ряда источников, где приводится фактически идентичный текст. Процитируем её, к примеру, по первоначальной редакции письма Жуковского к отцу поэта (см. книгу П.Е. Щёголева «Дуэль и смерть Пушкина»):