– И шта?.. Так и бу-де-мм молчать, понимашь?
Рядом с кабинетом Ельцина в Кремле, за его стеной, был огромный зал для заседаний, но совещания проходили здесь крайне редко. Ельцин терпеть не мог совещания, не любил сидеть во главе стола («Я – дрянь тамада», – часто повторял он). Он плохо запоминал, какая у кого точка зрения, кто о чём говорит, путался, злился, часто выходил из зала, мог вернуться через час-полтора…
Тем более он не выносил, если начиналась свара между своими.
– Шта вы м-молчите?..
– Борис Николаевич… – Лужков встал. – Как мэр Москвы, я очень доволен вашим решением…
– Во-от… – Ельцин тоже встал, было видно, он устал от разговоров, от людей.
Время – два часа дня, Ельцину пора обедать, он плохо спал сегодня ночью, Ельцин спит всё хуже и хуже, у него болит сердце, но он запретил (сам себе) об этом говорить. В нём появилось что-то обречённое, безнадёжное, в нём проступила вдруг тупая покорность обстоятельствам. Где он, куда ушёл, в каких лабиринтах жизни потерялся тот красивый седой богатырь, стоявший (в позапрошлом году) на танке с бумагой-воззванием в руках? Где он, тот яркий, мужественный политик, которому поверила… Хорошо, пусть ему поверила не вся страна, но полстраны точно были им очарованы, ведь такого (политического) успеха в постгорбачёвской России не было ни у кого!..
Лужков видел: пройдёт год, максимум полтора года, и Ельцин совершенно развалится, это будет уже не человек, это будут живые руины, графские развалины, зато те господа, бывшие товарищи, кто подоспеет к нему в этот момент, те граждане, кому свалятся в руки эти руины, этот золотой мешок, они и будут править страной…
– Таким образом, ещё раз, Борис Николаевич: как руководителя города меня решение Президента полностью устраивает…
– Во-от! – Ельцин рубанул ладонью воздух, – и вы, Чубайс… не л-лезте в Москву, понимашь! Вам и России достаточно! Мало, что ли? У меня есть кому Москвой заниматься – Лужков!
Ельцин обрадовался: всё, кажется, финал, поговорили, хватит. Сейчас он чуть-чуть отдохнёт, вызовет Коржакова, узнает новости, потом обед… сядет за стол, может быть – нальёт рюмку…
Вопрос ключевой, Ельцин ушёл бы в сторону, отмахнулся бы от всех этих совещаний, этих разговоров, на кой ляд они нужны, но речь – о приватизации, первые соображения, первые итоги. Как здесь без лидера нации?
– …но я гражданин России, – Лужков сделал паузу. Он вдруг покрылся испариной, у него побагровела шея, каждое слово теперь давалось с трудом. Но Лужков, который всегда агрессивно защищал Ельцина, сразу решил, что сейчас, сегодня, он будет говорить всё как есть, до дна.
– Как гражданина России, такое решение Президента страны, Борис Николаевич, те катастрофические явления, – Лужков повысил голос, – которые… вдруг проявились, всё это… меня абсолютно не устраивает, не удовлетворяет, более того…
– Шта… а?
Ельцин застыл.
– Шта вы с-час ска-азали?!
Новый московский градоначальник Юрий Михайлович Лужков, учёный-химик, учёный с именем, кавалер многих орденов и среди них – ордена Ленина, лауреат (за науку) Государственной премии, один из тех, кто когда-то создавал химическую часть знаменитой «Сатаны», был убеждён, что если у него, у мэра столицы, есть аргументы, причём – аргументы веские, очень серьёзные, с цифрами, если он, Лужков, к а к н и к т о знает в с ё, о чём сейчас идёт речь… Лужков был убеждён, что его обязательно услышат! Да, будут спорить, как иначе, если корысть очевидна, но всё равно его, Лужкова, услышат. Факты – упрямая вещь, очень упрямая, а он, Лужков, хозяйственник, он жизнь отдаёт сейчас тем проблемам, которые обсуждаются у Президента, – жизнь!
Ельцин обмер. Что происходит? Свои вдруг заговорили, как говорят только чужие!..
Он всегда делил людей на «своих» и «чужих».
– Именно… как гражданина России, Борис Николаевич… – Лужков опять сделал паузу, – за решение по столице я отдельно благодарен Президенту, благодарен за доверие к нам, к Москве… И, надеюсь, что Анатолий Борисович, наш… молодой министр, один из наших «большевизанов», как недавно сказал о нём господин Бжезинский, – так вот, надеюсь, что Анатолий Борисович не похерит этот разговор. Что не появятся вдруг паллиативы, что он всегда будет считаться впредь с позицией Бориса Николаевича, с выводами, которые сделал Президент в таком сложном, ключевом, я бы сказал, вопросе, как приватизация в столице…
– Да не бойтесь вы, – махнул рукой Чубайс, – уж разберёмся как-нибудь…
И уткнулся в бумаги.
– …что только в диалоге с нами, – невозмутимо продолжал Лужков, – с Москвой, будут решаться отныне любые приватизационные инициативы… – Лужков нарочно выделял ударения, прибавляя голос, – …причём эти вопросы будут решаться без хамства, свойственного демократам. Вы можете улыбаться, но у многих молодых демократов просто голова отрывается сейчас от успехов в демократии. Так вот, всё это становится тревожным явлением… и требует радикальных мер. Поэтому я уверен, что вопросы приватизации отныне будут решаться с уважением к московским альтернативам…
Чубайс нервничал. Ещё минута, Лужков это понимал, Чубайс выскочит из кабинета Президента. На столе перед Чубайсом лежала папка с документами, он уткнулся в бумаги, но он сейчас их, все эти листки, не видел.
– …только как гражданин России я, Борис Николаевич… – Лужков исподлобья посмотрел на Ельцина, – категорически не согласен с тем, что делают сегодня Чубайс и его сподвижники. Они во всём… подчёркиваю, товарищи, они во всём советуются сейчас с американцами. Это стало какой-то закономерностью. У них… то есть у вас, Анатолий Борисович, весь шестой этаж в Госкомимуществе занимают американцы, советники… так называемые… Почти двадцать человек!
Всего, Борис Николаевич, хочу доложить совещанию… жаль, что здесь нет Егора Тимуровича, болен, мне сказали, всего… по приглашению нашего Госкомимущества в Россию нынче явились почти двести иностранных консультантов – целый десант, можно сказать, огромная колонна иностранцев, преимущественно – американские граждане. Всё это, – Лужков опять повысил голос, – всё это становится тревожным и требует обсуждения. Требует, я считаю, соответствующих решений. Не хочу, чтобы мы устраивали какую-то чрезвычайщину, но мы видим, что раньше самих русских к русским же пирогам подоспели из-за океана кадровые военные. Называю имена: господин Бойл, координатор… Господа Христофер, Шаробель, Аккерман, Фишер… – Лужков даже не заглянул в листок, лежавший перед ним на столе, говорил по памяти. – Поселились, значит, в Москве, в лучших гостиницах, постоянно встречаются с Гайдаром, Чубайсом, Нечаевым и особенно с господином Авеном Петром Олеговичем… Я верно говорю, господин Авен?