Литература
Чудище стозевно и безъязыко
ДИСКУССИЯ
«Новый реализм» как диктатура хамства
Игорь ФРОЛОВ, УФА
Продолжаем дискуссию о «новом реализме», начатую статьями Льва Пирогова («Погнали наши городских». – «ЛГ», № 9) и Андрея Рудалёва («Улыбайтесь, это всех раздражает». – «ЛГ», № 10). Главный редактор журнала «Бельские просторы» Игорь Фролов предлагает неожиданный поворот темы. Как в анекдоте: приходит больной к врачу: «Д-доктор, у меня н-нервы». А тот ему: «Покажите язык». – «Д-доктор, п-при чём тут язык, у меня же н-нервы!..»
«Новый реализм» – термин далеко не новый и далеко не русский. Но нам не так важно, неореализм итальянского кино или новый реализм французских художников вдохновил наших мастеров незатейливого слова на кальку. Важно то, что те два неореализма ставили целью раскрытие художественной ценности бытовой реальности.
А что же наши «новые реалисты» – соответствуют ли они такому пониманию заимствованного бренда? Прежде чем отвечать, вспомним о наших писателях-деревенщиках, которые когда-то «погнали городских». И погнали отнюдь не знаменитым якобы исконным русским языком, перенесённым из былинно-сказовой литературы и обрядовых плачей и превращённым в форму для реалистического содержания. Погнали они их пафосом. Во времена зрелого социализма духовный импульс городской интеллигенции перебродил в кислушку иронии. А пафос с иронией всегда жили как кошка с собакой. Разве что в античных мениппеях соседствовали, да ещё у Андрея Платонова в такой гремучей смеси, что, говорят, даже главный друг советских писателей и критиков диалектично удивился на полях платоновского текста, – мол, талантливая сволочь. Платоновский язык – это когда читатель не понимает, смеяться ему или плакать, и не понимает, смеётся автор или плачет, – как тот Гоголь, который сквозь слёзы. Вот этот язык и есть ключ к пониманию ситуации.
Но почвенники не смогли победить городскую иронию. Потому что в литературе без иронии нет языка. А на буколическом за околицей говорить – уже пародия получается. Недаром городские над деревенскими смеялись, про Ромуальдыча и портянки его сочиняли.
Впрочем, полная ирония и отсутствие пафоса, и громкого и тихого, – это уже смерть лирики. Так что не будем доводить до греха крайностей.
Однако какое нам дело до лирики, когда в России всегда побеждал взгляд на литературу как на плакат, язык которого шершав. Певцы воды кипячёной у нас всегда имели привилегии. И на этой констатации самое время вернуться всё же к нашим ягнятам.
Опуская промежуточные выводы и доказательства, скажу, что наши «новые реалисты» есть всего лишь литературные потомки «деревенщиков». С одним существенным отличием. У «новых реалистов» нет никакого языка. Конечно, нищета эта у каждого члена группировки выражена в разной степени, но в своих максимумах достигает абсолютного минимума. Занятный парадокс: отрицательная величина по модулю оказывается больше, чем у товарищей, и по этому признаку последний становится первым и самым главным представителем этого направления.
Литература «нового реализма» есть литература городского пафоса, и художественный язык она рассматривает как главный компонент враждебного «вейсманизма-морганизма», то есть иронизма-постмодернизма. Конечно, не сами писатели откусили себе язык, оставив вместо него тягомотное мычание, – они не столь изощрённы и героичны. Всё решило время.
Молписы, назвавшиеся «новыми реалистами», – это представители поколения, вошедшего в большую жизнь в постперестроечный период. Они дети развала страны, распада прежних культурных ценностей. Это дети, потерявшие отцов, – в смысле литературной преемственности. Они росли беспризорниками – со всеми присущими беспризорникам комплексами.
Когда эти малограмотные, бледные духом дети исторического подземелья, выйдя на свет, начали корявым языком излагать свои жалобы на жизнь, их поддержали старшие товарищи в «толстых» журналах. «Вот он, голос беды народной!» – ликовали они по-редакторски деловито. Произнеся свои первые «абырвалги» и заручившись поддержкой, дети начали теоретизировать. Картой, бьющей все претензии к их убогому языку, была выбрана борьба честного аскета реализма с жирным мошенником постмодерном. Они провозгласили себя теми грубыми варварами, которые вернут литературу к первооснове. Не найдя у себя таланта, они объявили талант украшательством. Так во время строительства хрущёвок сталинский ампир был обвинён в архитектурных излишествах.