Машут платками.
Танцуют так,
Что земля гудит,
Солнце любуется молодцами.
Танцуют здесь
От зари до зари,
Над ними плещут
Знамён разливы.
Танцуют в Берлине
Наш кочари,
Наирский, древний
Танец красивый.
Воспоминание
Я не любил когда-то синих глаз,
Они моей души не волновали,
Я не мечтал о них в рассветный час,
Когда весна бродить манила в дали.
И брови светлые не снились мне,
Те, что согнулись золотой подковой.
В моей привольной, горной стороне
Есть много черноглазых, чернобровых.
Зато теперь, когда перед собой
Увижу синь ласкающего взора,
Теряюсь сразу, будто сам не свой,
Почуяв близость русского простора.
И растворившись, словно в море, в нём,
Стою, как будто поражённый громом.
Воспоминания своим путём
Ведут меня опять к пережитому.
Над родиной шумит войны гроза,
Зовут изгибы фронтовых дорожек,
Я помню русской девушки глаза,
Что цветом были на волну похожи.
Она идёт под проливным огнём,
Забыв о смерти, стройная, прямая,
Воспоминания своим путём
Ведут меня, былое воскрешая.
Я ранен. Тяжелеет голова.
Теперь, наверно, подымусь не скоро,
И надо мной разлита синева
Глубоких глаз,
Огромных, как озёра.
Как помогал в те дни
Мне синий взгляд
И очертанья ласкового стана.
Я вылечился. Был я солнцу рад...
Открылась в сердце вновь другая рана.
Она погибла за Двиной в бою,
Сражаясь и идя к Победе с нами.
Я помню русскую сестру мою
С приветливыми синими глазами.
С тех пор, когда мелькнёт передо мной
Живая синь ласкающего взора,
Я растворяюсь в синеве густой,
Почуяв близость русского простора.
Перевод Ашота ГАРНАКЕРЬЯНА
Рачия ОВАНЕСЯН
1919 –1997
Участник Великой Отечественной войны. Воевал в Донском, Сталинградском, Степном и 3-м Прибалтийском фронтах. Награждён медалями.
Проклятье
Война! Она – не только миллионы
сожжённых и расстрелянных сердец
всех тех, кто любил простор зелёный,
трудился, счастья своего творец.
Война! Как обошлась она жестоко
вон с тем, на костылях бредущим в тьму.
Его мечта – доковылять бы к сроку,
плясать на свадьбе сына – не ему.
А вот вдова, до времени седая,
что мужа до сих пор зовёт во сне.
А что о батьке знает молодая,
когда отец – лишь снимок на стене?
А вот старуха дряхлая с клюкою.
Сойдёт в могилу – помянуть кому?
А разве знает хоть миг покоя
прошедший Бухенвальд и Колыму?
Вот стол таланта светлого, большого.
Талант погиб. И – бездарье за столом.
Вот дом, где он, погибший у Ростова,
среди друзей мог вспомнить о былом.
Вот садик, где б гулял он на досуге,
он, а не этот карьерист и плут,
слезами счастья грудь своей подруги
он мог бы увлажнить однажды тут.
Погибшие в лесах, в горах, в долинах
лежат, навеки отойдя ко сну.
Кричу я страшным криком
жертв невинных,
устами мертвецов кляну войну.
Молодость
Мне говоят, что всё ещё я молод,
с весёлым и приветливым лицом
пирую, распахнув беспечно ворот,
слагаю песни, выгляжу юнцом.
Напрасно не браните! Как немного
с тех пор промчалось быстротечных лет,
когда меня военная дорога
вела стареть в края смертей и бед.
Я постарел, когда солнцем летним
увидел, как корёжится броня