И стихи свои читайте,
Как читали их при нём.
Тот, кто вечной славы ищет,
Возомнив, что он пророк,
Не посмеет, не освищет
Наших выстраданных строк.
Алексей ЖДАНОВ, МИНСК
(1948–1993)
***
Досыта ешьте и спите,
вместе и врозь.
Я подберу вам эпитет,
чтобы спалось.
Трудно и самозабвенно
дышит Земля.
Вскрыты отчаяньем вены,
как вентиля.
И круглосуточны бани
и лазарет.
Держим язык за зубами,
как пистолет.
На историческом поле
без полюсов
вера исходит от боли,
а не из слов.
Нá небе – звёздно и чисто.
В зыбке времён
спит ледяная Отчизна,
стонет сквозь сон.
Что ей, единственной, снится?
Веером крыл
сон её, как плащаницей,
сверху прикрыл.
Сводит с ума небылицы
точный рассказ.
Кто-нибудь станет молиться
ночью за нас.
Кто же Он, Ангел-хранитель?
Где его скит?
Досыта ешьте и спите.
Ангел не спит.
***
Тот, кого помнят, – позабыт.
Всё, что не надо, – позабыто.
Луна сияет. Город спит.
Пьёт гордый мальчик из копыта.
Напился – и козлёнком стал.
Он статус получил: козлёнок.
Луна сияла. Город спал.
Лишь иногда зевал спросонок.
На этом сказочке конец.
Ехидна мачехина чара.
Не отрешится молодец
ни от конца, ни от начала.
Есть бремя жизни – есть весна –
есть память, верная, как сито…
Стоит над городом луна.
Пьёт гордый мальчик из копыта…
***
Там, в лунном свете, стынет высь.
Оттуда звёзды видят виды.
Проснись, предмет, одушевись
и от души – такое выдай!
Поведай повесть о вещах,
которых тьма, не счесть которых.
О том, кто ночью верещал,
производил бесшумный шорох.
Он – был не вещный, был иной,
из настоящих, из весёлых.
Он – то стоял за тишиной,
то пребывал в пространствах полых.
Проснись, проснись! Свой звук чекань!
(Там души бродят на свободе.)
Там – в лунном свете – спят века,
там – ничего не происходит.
***
Ещё надо приметам сложиться,
совпасть
по причинам особого рода и ряда.
Ещё яблоку с яблони надо упасть,
а для этого яблоне вырасти надо.
Ещё надобе надо явиться на свет.
Ещё выбор не сделан –
и Вечность в запасе.
Ещё нет ничего. И Творения нет.
Лишь Создатель и только Его ипостаси.
Но причины уже забродили в ряду,
восприимчивый хаос иначе подвижен.
И седой Садовод поливает в саду
сеголетние саженцы яблонь и вишен.
Вот, как смерч или молния, Ангел отпал –
канул в хаос, исчез в Мировом Океане.
Улыбнулся Садовник и лить перестал,
карандашиком сделав пометку
на Плане.
Нет пока промежутка
в «ещё» и «уже».
Но в безвременьи ропот
и гул нарастает.
Падший Ангел, укрывшись
в безвредном уже,
на себе искушения опыты ставит.
Но ещё ни предметов,
ни живности нет.
Лишь тревога слышна
в нарастающем гуле.
Только бродят причины
сложенья примет,
по-над молчною Вечностью реют,
как пули…
***
Вот и осень прошла,
словно лишнюю чарку хватила.
Всюду жухлые листья
и жёлтые лица солдат.
Я не пил ничего.
Мне осеннего хмеля хватило.
Я привык притворяться
и голову прятать в бушлат.
Пьют отцы-командиры.
Довольная курит бригада.
То ли сеется дождь,
то ли сыростью тянет с болот.
Я хочу быть один.
Одиночество – это награда
рядовому солдату,
служить ему минимум год.
Это – тысяча с лишним
ленивых таких перекуров.
И неведомо сколько
циничных и скучных бесед.
Я не лучше других,
только служба моя – синекура
по сравнению с той,
на которую ходит поэт.
Если топают в ногу,
молчит самозваная лира.
Говорит барабан.
Впереди – командир полковой.
…Я курю сигарету,
я вижу в глазок нивелира
перевёрнутый мир
и друзей своих вниз головой.
***
Никуда не уйдёшь от судьбы.
Повелела нам Родина-мать
корчевать вековые дубы.
Корабельные сосны ломать.
«Раскорчуй! Растопчи! Раздави!
Посмотри, как душа раздалась!»
В самый раз объясниться в любви –
в самый раз, в самый раз! в самый раз!
Я весёлые избы рублю:
тёс дубовый, сосновая крепь.
Я рисковые игры люблю,
как кочевник ковыльную степь.
Я хорошую жизнь мастерю,
флигелёк к житию-бытию.
Я присяду потом, покурю
и подумаю думу свою.
Хорошо я гульнул на миру.
Я заслуженный думатель дум.
Развалюха стоит на юру,
в ней ведунья живёт и колдун.
На закате начнут ворожить,
чёрных глаз до утра не сомкнут.
Не дадут мне в достатке пожить,
злую порчу на всех наведут.
Я бы этих ведуний-старух,
чтобы воздух не портили зря,
повыкуривал из развалюх
да загнал без сроков в лагеря.
Не лежи, как бревно, поперёк.
Отторцую не то, ошкурю!
Мастерю флигелёк-лагерёк,
интересную жизнь мастерю!
***
Весна явилась никакой.
И солнце встало никакое.
И человек махнул рукой.
И пароход пошёл рекою.
Как долго машет человек!
Как пароход томит сердечко!
Прощай, прощай, XX век!
Я утонул на этой речке.
Игорь АЛЕКСЕЕВ, САРАТОВ
(1959–2008)
***