Ещё нет ничего. И Творения нет.
Лишь Создатель и только Его ипостаси.
Но причины уже забродили в ряду,
восприимчивый хаос иначе подвижен.
И седой Садовод поливает в саду
сеголетние саженцы яблонь и вишен.
Вот, как смерч или молния, Ангел отпал –
канул в хаос, исчез в Мировом Океане.
Улыбнулся Садовник и лить перестал,
карандашиком сделав пометку
на Плане.
Нет пока промежутка
в «ещё» и «уже».
Но в безвременьи ропот
и гул нарастает.
Падший Ангел, укрывшись
в безвредном уже,
на себе искушения опыты ставит.
Но ещё ни предметов,
ни живности нет.
Лишь тревога слышна
в нарастающем гуле.
Только бродят причины
сложенья примет,
по-над молчною Вечностью реют,
как пули…
***
Вот и осень прошла,
словно лишнюю чарку хватила.
Всюду жухлые листья
и жёлтые лица солдат.
Я не пил ничего.
Мне осеннего хмеля хватило.
Я привык притворяться
и голову прятать в бушлат.
Пьют отцы-командиры.
Довольная курит бригада.
То ли сеется дождь,
то ли сыростью тянет с болот.
Я хочу быть один.
Одиночество – это награда
рядовому солдату,
служить ему минимум год.
Это – тысяча с лишним
ленивых таких перекуров.
И неведомо сколько
циничных и скучных бесед.
Я не лучше других,
только служба моя – синекура
по сравнению с той,
на которую ходит поэт.
Если топают в ногу,
молчит самозваная лира.
Говорит барабан.
Впереди – командир полковой.
…Я курю сигарету,
я вижу в глазок нивелира
перевёрнутый мир
и друзей своих вниз головой.
***
Никуда не уйдёшь от судьбы.
Повелела нам Родина-мать
корчевать вековые дубы.
Корабельные сосны ломать.
«Раскорчуй! Растопчи! Раздави!
Посмотри, как душа раздалась!»
В самый раз объясниться в любви –
в самый раз, в самый раз! в самый раз!
Я весёлые избы рублю:
тёс дубовый, сосновая крепь.
Я рисковые игры люблю,
как кочевник ковыльную степь.
Я хорошую жизнь мастерю,
флигелёк к житию-бытию.
Я присяду потом, покурю
и подумаю думу свою.
Хорошо я гульнул на миру.
Я заслуженный думатель дум.
Развалюха стоит на юру,
в ней ведунья живёт и колдун.
На закате начнут ворожить,
чёрных глаз до утра не сомкнут.
Не дадут мне в достатке пожить,
злую порчу на всех наведут.
Я бы этих ведуний-старух,
чтобы воздух не портили зря,
повыкуривал из развалюх
да загнал без сроков в лагеря.
Не лежи, как бревно, поперёк.
Отторцую не то, ошкурю!
Мастерю флигелёк-лагерёк,
интересную жизнь мастерю!
***
Весна явилась никакой.
И солнце встало никакое.
И человек махнул рукой.
И пароход пошёл рекою.
Как долго машет человек!
Как пароход томит сердечко!
Прощай, прощай, XX век!
Я утонул на этой речке.
Игорь АЛЕКСЕЕВ, САРАТОВ
(1959–2008)
***
Андрею Сокульскому
Бог не выдаст. Родина не съест.
Не боись пускаться в разговоры
и писать дебильный палимпсест
под названьем «Волжские просторы».
С медяками в потном кулаке
не ленись выдумывать проказы.
В сонных рыбах, в камышах, в песке
прячутся таинственные фразы.
Всех, кто выше кромки чахлых крыш,
этот город забивает насмерть.
Но однажды кто-то вспомнит нас ведь.
Кто-то вспомнит.
Что же ты молчишь?
***
Поминутно улыбаясь сентябрю,
я живую сигаретку закурю.
Посижу, в окошко глядя, вспомню дочь.
Там, в Америке, у них, наверно, ночь.