А затем бабушка засобиралась на встречу к ветеранам, надела свои медали, подошла ко мне, поцеловала и сказала: «А тебе желаю, чтобы твои ордена были заработаны только трудом, но ни в коем случае не войной».
…Она так и осталась в моей памяти красивой, статной, яркой, не согнувшейся. Она хотела – говорила об этом не раз, – чтобы на её похоронах играли не похоронный марш, а мелодию из фильма «Мой ласковый и нежный зверь». Конечно же, всё сделали «как полагается», без учёта её желания. Но когда я слышу эту музыку, она – та девушка, которая по велению небес станет в дальнейшем моей бабушкой, – чернокосая, в ярко-синем бархатном платье, бежит через майский лес…
Татьяна АРТУС, 9-й класс
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
(обратно)
Ваш, любимый
Совместный проект "ЛАД"
Ваш, любимый
Рассказ
Известный белорусский языковед и писатель Фёдор ЯНКОВСКИЙ (1918–1989) участвовал в советско-финской войне, во время Великой Отечественной войны был начальником разведки партизанского отряда «Грозный». Награждён орденами Отечественной войны I степени, Красной Звезды и медалями.
Фёдор ЯНКОВСКИЙ
В деревне Лекаревка, название которой – сама материнская заботливость и жизнеутверждающая сила, партизанский отряд ждал ночи, чтобы сесть в засаду, чтобы до рассвета спокойно и незаметно занять облюбованную разведкой позицию и встретить оккупанта. В хату, где мы отдыхали, вбежал разведчик и сказал, что меня хочет видеть хлопчик. Я вышел навстречу. Это был мой довоенный ученик Алик.
Алик старался сдержаться, сдержаться, но...
– Маму мою...
– Я знаю...
Я знал, что фашисты схватили его мать, вывезли на машине в чистое поле и натравили на неё целую свору разъярённых овчарок.
– Слышал. Всё, Алик, слышал...
– У меня... у меня никого... кроме вас...
Встреча была при десяти разведчиках, отважных, суровых мужчинах. Все они онемели, кажется, перестали дышать. У кого скатилась, у кого только набежала она, тяжёлая мужская слеза.
Пятнадцатилетний, он стал партизаном.
В отряде он был из тех, о ком пели тогда: «Ни сестра, ни жена нас не ждёт у окна, мать родная на стол не накроет...»
Через какое-то время Алик уговорил меня взять его в разведку.
– Ладно, нас двадцать четыре, будешь двадцать пятым разведчиком, – согласился я.
Алик всегда готов был идти хоть в пекло.
Под самыми Радошковичами, где остался только фундамент сожжённого оккупантами хутора Кубичихи, была наша засада. Всем – строгий приказ: стрелять только по моторам и кабинам грузовиков, чтобы группа смельчаков смогла захватить неповреждённую поклажу: немцы порожняком машины не гоняли.
Алик рвался в эту спецгруппу. Не хотелось пускать его. Но я возражать не стал.
Машина была подбита. Легко и ловко Алик добежал до неё первым. Он оборвал брезент, которым сзади был завешен кузов, хлестнул автоматной очередью слева направо и справа налево и вскочил в кузов. Через десять минут, отходя, мы рассматривали трофеи. У Алика были четыре новеньких, не успевших ещё понюхать пороха, удобных, старательно воронённых немецких пистолета.
Алик с гордостью на ходу протянул мне подарок. У меня был свой пистолет, удобный, проверенный (в отряде, кстати, было неписаное правило: тот, кто добыл оружие в бою, мог подарить его любому бойцу из своего отряда).Что? Не взять? Надо не взять? Можно не взять?..
Однажды, выехав в дозор, Алик Свирский долго наблюдал из перелеска за местечком Радошковичи, где стял немецкий гарнизон с комендатурой и управой. Двое других дозорных с пригорка увидели, что Алик один поехал в гарнизон.
На своём худом и неказистом коньке, с подседёлком вместо седла, с верёвками вместо стремян, юный разведчик направлялся в местечко.