Сейчас мы должны остыть, отрезветь и больше использовать документы. Во взаимодействии с Комиссией по противодействию фальсификациям недавно был опубликован ряд серьёзных работ на сей счёт, в частности, сборник Фонда исторической перспективы «Партитура Второй мировой войны», включающий статьи разных авторов о предвоенной политике с приложением новых архивных документов. Наша наука на протяжении последних двадцати лет практически не финансировалась и оказалась в зависимости от грантов тех самых стран, которые поощряли однобокое освещение в свою пользу.
Гуманитарная сфера, казалось ещё пятнадцать лет назад, никому уже не нужна по сравнению с маркетингом. Но вот «Партитура Второй мировой войны» оказалась очень востребованной. Сейчас переводится на английский язык, готовится второй сборник «Партитуры» о войне в Азии, где ставится ряд очень интересных и важных вопросов.
– Например?
– Например, почему началом Второй мировой войны считается нападение Гитлера на Польшу? Только потому, что Британия объявила после этого Германии войну? При этом концом Второй мировой войны считается капитуляция Японии. Значит, война в Азии – часть Второй мировой, но началась-то она в 1937 году! Китай к 1939 году уже потерял 15 миллионов человек, которых просто вырезали японцы. Западу выгодно оставить в тени то, чему он сам попустительствовал. Вспомним Мюнхенский сговор, после чего Гитлер при соучастии Венгрии и Польши растерзал Чехословакию, захват Италией Албании, применение отравляющих веществ в Абиссинии…
Замалчивание этих вещей – главный козырь, который даёт нашим оппонентам возможность обвинять нас в том, что Гитлер и Сталин пытались поделить всё и война на самом деле велась между двумя тоталитарными монстрами. Для них ненавистно советское великодержавие, которое они намеренно увязывают со сталинскими репрессиями, всегда при этом щадя Ленина и Троцкого! Однако наша страна не была великой державой ни в 20-е, ни в 30-е годы. Такой она стала после конференции в Ялте в 1945 году, после Победы…
– В хоре нынешних критиков «Ялты» легко различить два голоса, назову условно: дискант пацифистов и фальцет новых восточноевропейских суверенитетов. Когда неудобно почему-либо лишний раз ругнуть Россию – ругают Ялтинскую систему. Главный укор – само признание державами-победителями наличия «сфер влияния» по определению ограничивало суверенитеты, но ведь они и раньше имели эдакий плавающий курс. Рисков, сопряжённых с жизнью нормальных суверенных государств, восточноевропейцы нести не желали!..
Но, Наталья Алексеевна, не получается ли так, что мы бьёмся за правду истории в гордом одиночестве?
– Не совсем так! У меня есть опыт по организации обсуждений в Европе, в частности, презентации моей книги «Что осталось от нашей победы?» во Французском институте международных отношений (IFRI). Его директор – крупнейшая фигура в политологии Европы Тьерри де Монбриаль, близкий к правительству Франции. Известный в Европе журналист и политолог Жорж Нива был модератором. Да, они высказывались, что я концентрирую в книге внимание на одном аспекте, но никто моих тезисов не опровергал и не пытался это сделать. Обсуждение было весьма живое.
СМИ не только у нас в государстве живут абсолютно своей жизнью. Общественное мнение в целом намного разнообразнее, сложнее, более готово воспринимать и позитивную информацию, чем можно судить при чтении, например, ведущей газеты Франции «Фигаро» и других. У них своя редакционная политика. Эта пресса давно захвачена воинствующе либеральными кругами, которые не только не любят российскую историю, но и перестали ценить собственную великую культуру, основанную на христианском духе. Но всё же мы не одиноки в стремлении объективного освещения истории. Однако здесь много нюансов, и о них нужно говорить отдельно.
– Ваш отец, академик Алексей Леонтьевич Нарочницкий, – видный советский историк. Его жизнь, труды являются для вас лишь моральным ориентиром или ещё и оказывают практическую помощь в работе?
– Отец, человек, родившийся и начавший своё образование ещё до революции, стал для меня воплощением преемственности русской культуры в советской истории. Он умер в 1989 году, но до сих пор он – и помощь, и моральный ориентир. Такое истинно святое отношение к своему научному долгу и вообще к профессии, какое было у него, теперь уже редко встретишь. Он был талантлив во всём, что делал. Знал семь языков, на трёх из них мог вести дискуссии. Его труды и сегодня необходимы любому человеку, занимающемуся международными отношениями. Преемственность – великая вещь.