То же касается истории гибели санитарного транспорта, завершающейся крещением героини на мине (замечателен Сергей Гармаш в роли отца Александра). Кто скажет, что предсмертная молитва «Господи, сделай так, чтобы моя воля не перебила твою» звучит в фильме фальшиво? И хочется отбросить все подлые наслоения нашего времени и верить в спасительность верности и веры. В обществе громадная усталость от лжи, несправедливости и страшная тоска по правде и праведному суду.
Потому взрыв катера с партархивом был ожидаем и воспринимался как справедливая кара, и кто скажет, что Мария Шукшина и Александр Адабашьян плохо сыграли своих советских персонажей (кстати, тоже вполне кошмарно современных)? Вообще актёрско-режиссёрская солидарность фильма изумляет. Блестяще сыграны совсем небольшие роли лучшими артистами России. Замечателен всего в двух кадрах Валентин Гафт, в образе эсперантиста-зэка; всего на нескольких метрах плёнки – сложный, трагический образ создал Алексей Петренко в роли бухгалтера, который во время жуткого обстрела, не обращая на него внимания, собирает рассыпанные купюры и просит расписки у офицера для последующего отчёта перед начальством. Работы Евгения Миронова, Александра Пашутина, Валерия Золотухина, Даниила Спиваковского, Александра Голубева разве не замечательные актёрские воплощения?
Пронзает современностью тоска и ненависть в кривой усмешке солдата, который выстрелил из ракетницы в задницу немца-говномёта. Не выдержал он, сто раз униженный отступлением, этого последнего унижения, вполне понимая, чем его попадание обернётся. Образный строй эпизода вызвал шквал ехидных комментов в блогах. А у меня – вчерашние и завтрашние ассоциации: наша баржа-страна подвергается тотальному унизительному обгаживанию, но надо терпеть, раз нет сил ответить, и... верить. Как терпели наши солдаты, отступая до Москвы в 41-м, как терпели и верили солдаты, сдавшие Москву в 1812-м. Они потом ответили, а мы?
КАТАСТРОФА ШТРАФБАТА И КРЕМЛЁВСКИХ КУРСАНТОВ
Картина полного военного крушения в «Предстоянии» в отличие от многих других военных фильмов (особенно снятых в последнее время) не повергает в уныние, не рождает проклятий и гневливого поиска виноватых (хотя по тексту можно было бы ожидать), а даёт представление о том, что такое война на самом деле. Указующий перст есть и здесь: перед боем вдруг стали молиться татары, а русские? Молятся ключам от родного дома, фотографиям семьи, звукам детства… Все курсанты погибли, остались мёртвые раздавленные тела и тикающие часы. Образ ядерной зимы: ещё работающая техника и уже убитое человечество.
Михалкова обвиняют в том, что он «украл» что-то у Тарантино, Кэмерона, Спилберга, Арановича, Климова и т.д., что, конечно, ерунда, точнее было бы говорить о его перекличке с современниками. В глобальном киномире Михалков – и тут уже никто ничего не сможет поделать – супердержава, он давно заслужил (в отличие от многих его оппонентов по Союзу кинематографистов) право на любую образную полемику с «другими странами».
Огорчило «жеребячество» воспитанных на обильных продуктовых и идеологических пайках кремлёвских курсантов, уж слишком сильно рифмующееся с некоторыми инфантильно-ребяческими юнкерскими сценами, которые и в «Цирюльнике» вызывали недоумение. Не очень убедил Артём Михалков в роли Сазонова. Вроде играет хорошо, но его герой-балагур не стал нервом эпизода – наиболее пронзительным среди курсантов мне показался тот, что сочинял буриме. Неожиданные долгие планы с ним непонятным образом завораживали. В небольшой сцене вдруг выстроилась возможность единения беспомощной в военном деле «элиты» и бывалых штрафников. Присутствие в кадре сына режиссёра уводило во время просмотра мысли в неправильную сторону: 35-летний Артём играет мальчишку-курсанта только потому, что он Михалков? А роль важная, если бы её играл актёр, похожий на юных Бурляева, Кононова или Меньшикова, то и вся сцена прозвучала бы иначе.
Это единственный эпизод в фильме, который, на мой взгляд, достоин существенного сокращения.
ПОБЕДА ПОРАЖЕНИЯ?
Большая, великолепно снятая сцена «Немцы в деревне» (наконец с благодарностью отметим работу оператора Владислава Опельянца и композитора Эдуарда Артемьева) – притча о поражении духа. О цене покорности и цене сопротивления. Никто из крестьян не пустил Надю Котову в дом, никто не высунулся, когда немец забирал у цыган лошадь, и только одна женщина (её играет Наталья Суркова) спасает дочку комдива, топором по-русски расправившись с захватчиками (и роли немцев, кстати, тоже сыграны замечательно достоверно)… Этот документально-эпический эпизод не столько о жестокости оккупантов. Как и многое в фильме, он перекликается с «сегодняшней злобой». Отсутствие национальной солидарности, добровольная нравственная демобилизация, аморфность и бессмысленность существования, тупая покорность очевидному злу, равнодушие гораздо большие, чем в оккупированной деревне 1943 года.
Отдельно светла и прекрасна фантасмагорическая сцена с немцем-языком, спрятавшимся в храме. Где Котов нашёл подтверждение тому, что дочка его жива, а немец – что Бог есть. Мать крестик на него перед уходом на фронт надела, и они чудом спаслись – вылетают из храма и, очумевшие, почти братаются; русский немца – ремнём по попе, а тот, счастливый, учит русского, как правильно его вязать. Счастье Спасения… Посередине войны – золотое, огромное поле, распахнутое бесконечное синее небо – красота божьего мира, которая, так же как и военные ужасы, напоминает всем (в том числе подхалимам и хулителям Михалкова) о бренности нашего сегодняшнего материального существования. Да, абсолютно ясная метафора. И слава богу, она прекрасна.
Важнейшим в фильме является внутренний, не нуждающийся в служебных связках сюжет отношений отца и дочери. И замечательно смотрятся органично возникающие, щемящие планы из первых «Утомлённых», где плывут себе по русской речке девочка Надя и её папа. Отец, отче, дочь… Сцена с «иудиным грехом» в пионерлагере (отличная работа Ангелины Миримской и несколько обычная для актёра такого уровня – Андрея Панина) напомнила о стилистике первых «Утомлённых», но в том, как Олег Меньшиков играл эпизод, чувствовалось что-то новое (кроме окончательного отчаяния Арсентьева). Волчьи зубы во взгляде. Я не согласен с теми, кто считает, что в «Предстоянии» он «отбывал номер». А судя по краткому анонсу «Цитадели», завершившему первую часть, в котором обозначена открытая схватка смершевца (прекрасная работа Маковецкого) с полковником Арсентьевым, всё ещё впереди, и неизвестно, кто на самом деле победит в неминуемом поединке Котова и Арсентьева.