И что же Настя? Экзамен по народно-сценическому танцу показал, что правда моя: индивидуальность девушки раскрывается именно в типическом. В этом смысле Настя подобна плющу, дионисийскому символу, связанному со сладострастием более, чем с безумием. Анастасия – материя, которой необходимо для совершенства отлиться в ясную форму.
Другое у Дарьи Бочковой. Её отношение к роли – господство. Ледяное высокомерие. Игра не со зрителем, но с персонажем. Даша не стремится выразить себя в типовых образцах, но типическое само выделяется из её индивидуальности. Отпадает и осуществляется независимо. Рождение образа происходит у Дарьи именно в этом отпадении, в миг разъятия хаоса, в символической смерти материи и рождении формы – космоса. Контроль над сценической ситуацией у Даши поражает: она выступает в роли Гамзатти, и не образ ведёт девушку по лабиринтам неясных интуиций, но сама Дарья Бочкова крепко держит персонаж и лучше знает, куда тому повернуть на следующем перекрёстке.
ПОДМОСТКИ
В день, когда в Кремлёвском дворце давала бенефис Светлана Захарова, зал Большого театра оказался без «поклонников на договоре». Мне хотелось увидеть самую скандальную выпускницу прошлого года в проходной, но корифейской партии. Анжелина Воронцова должна была дебютировать в качестве Первой Сильфиды в балете Бурнонвиля и Йохана Кобборга. Это было то, что надо. Лучше всего достоинства танцовщицы проявляются в таких непрестижных ролях.
В тот вечер Лина на сцене не появилась. Без объяснений. Надеюсь, что причина была уважительной, но не связанной с травмой, ибо уже 17 июня Анжелине танцевать принцессу Аврору в «Спящей».
Вокруг девушки утих скандал. Но её боготворят и её ненавидят по-прежнему. Однако я буду неизменно думать и говорить о ней хорошо. Для того чтобы пасть в моих глазах, нужно стать плохой танцовщицей, но до этого, надеюсь, в случае с Анжелиной не дойдёт.
Другой театр. Станиславского и Немировича-Данченко. Здесь у меня даже больше пылкого сердца, чем в случае с Воронцовой. И страстей разрывающих больше.
В этом сезоне выдвинулась Маша Крамаренко. Она дебютировала в роли Мирты при приглашённых звёздах. Сначала рядом с Ниной Капцовой, а затем – и вовсе вместе с Жизелью Евгении Образцовой.
Сегодня Мария имеет все основания претендовать на лидерство в том поколении, представителей которого пока называют «ещё маленькими», но которые уже способны потеснить сложившийся ряд солисток.
Артистическую манеру Марии Крамаренко отличают внутренняя цельность и убедительность. Её Мирта особенно хороша там, где большинство испытало бы затруднения: в статичных сценах. Маша извлекает образ царицы виллис из недр собственного я, что ей, женщине par excellence, даётся естественно. Она не только величественна, она наделяет Мирту пластикой пантеры, что поначалу может поставить в тупик.
Кто есть Мирта? Образ этот ничуть не прописан драматургически в «Жизели», он насквозь мифологичен. Мирта – предводительница менад, разрывающих мужчин, не зря в её руках миртовая ветвь – дионисийский символ. Но Мирта – повелительница убийц, её жесты – приказы Артемиды собакам Актеона. Мирта не убивает сама. Поэтому там, где Маша Крамаренко танцует и стоит, исполненная загадочного и зловещего тихого веселья, проявляющегося блуждающей улыбкой на тонких устах, она неподражаемо прекрасна, и к этому образу добавить нечего. Иное – работа рук. Медленная, от которой ждёшь военной чёткости приказа. Далеко не сразу чувствуешь в замедленности жеста благоухание пантеры средневековых бестиариев. Следует ли говорить, что в более древней традиции это животное принадлежало Дионису?
О Мирте вообще и Мирте Крамаренко в частности можно говорить много, но сейчас Маша ещё только подступает к тайне этого образа.
Другое случается, когда Маша танцует. Мне близко её серьёзное отношение к процессу. Я не являюсь поклонником той эстетики, которая провозглашает принцип «проживания в танце». Танец священен в себе. Он противоположен в Традиции будням и связанной с ними работе.