Идея бахтинского диалога – возможность снять и преодолеть любую определённость, «раскрыть» мысль, выйти на свободу.
В. РОЗИН
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 3,0 Проголосовало: 1 чел. 12345
Комментарии:
Скелет мамонта
Новейшая история
Скелет мамонта
МУЗЫ И СЕЙФЫ
Продолжаем разговор о взаимоотношениях культуры и науки с властью, меценатами, спонсорами. Сегодня наш собеседник – заместитель директора Зоологического института РАН, директор Зоологического музея Алексей ТИХОНОВ.
– Алексей Николаевич, Кунсткамера, первый российский музей, если угодно, давно уже стала визитной карточкой Санкт-Петербурга. Несколько слов об их истории.
– Зоологический институт, включая и его музей, одно из старейших научных учреждений города. В 2002 году ему исполнилось 170 лет. Но, как известно, создание коллекций института и музея началось намного раньше – со времён Петра Великого, который лично покупал экспонаты для созданной им в 1714 году Кунсткамеры. ХVIII век, начало XIX века были временем великих морских и сухопутных экспедиций, из которых привозили экспонаты для Кунсткамеры. Её хранилища были переполнены. Поэтому из них выделили несколько специализированных музеев, в том числе и Зоологический. Официальное открытие Зоологического музея состоялось в 1832 году, а в 1931 году он был преобразован в Зоологический институт Академии наук СССР. В настоящее время его коллекционный фонд – около 60 миллионов единиц хранения.
– Кунсткамера сейчас – это самостоятельное юридическое лицо?
– Раньше она была Институтом антропологии и этнографии РАН, но потом её переименовали в музей, чтобы получать ряд льгот налогового характера и иметь возможность участвовать в ряде федеральных программ. Потому что это предполагает соответствующее финансирование… Поэтому Кунсткамера сейчас находится в более выгодном в сравнении с нами положении. Они получают и помощь города, и различные гранты. И называются теперь соответственно: Музей (Кунсткамера). Кстати, получение статуса музея для них было сопряжено с огромными трудностями. Требования Министерства культуры в этом плане очень жёсткие. Для нас же следование предъявляемым ими правилам невозможно…
– Почему?
– Потому что только сертифицирование наших экспонатов займёт десятилетия. Представьте себе, что вам нужно провести инвентаризацию только 3,5 миллиона насекомых. Представили?
– С трудом… На что же музей живёт в нынешних условиях?
– Мы как составная часть Зоологического института находимся в его подчинении, и институт все заработанные нами средства тратит в том числе и на свои нужды. Музей живёт на то, что остаётся.
– И как же вы при этом выживаете?
– Мы получаем малую толику средств, выделяемых Зоологическому институту Академией наук. Музей имеет право на продажу билетов и проведение экскурсий. Мы принимаем в год около 250 000 посетителей. Этих денег нам бы в принципе хватало на нужды музея, но их не хватает на весь Зоологический институт. В музее работают 30 сотрудников, а во всём Зоологическом институте более трёхсот. В итоге деньги, выделяемые президиумом Академии наук на весь Зоологический институт, в музей почти не попадают. Мы как музей из бюджета не получаем ничего, в то же время более 80 процентов средств, заработанных нами, забирают. Вот такая у нас система финансирования.
При этом наши экскурсоводы не получают гарантированную заработную плату, а получают лишь определённый процент с проведённых экскурсий. Поэтому мы позволяем своим сотрудникам зарабатывать частным образом.
– А кто же тогда оплачивает ремонт основных фондов?
– Мы просим деньги у Музейного совета РАН, и какие-то средства нам выделяют. Как говорится, с миру по нитке собираем. Самая большая наша головная боль – это окна. Они у нас огромные и совершенно ветхие. На замену денег нет. Городские власти нас за это ругают, но денег не дают, поскольку мы находимся в федеральном подчинении.
– При этом здание музея расположено в самом центре города…
– И является памятником архитектуры. Поэтому мы не можем, к примеру, поставить металлопластиковые окна – запрещено законом.
В результате музей перестаёт развиваться, он как бы статично замер. Советская власть закончилась, и в нынешней ситуации мы не можем организовывать новые экспозиции, проводить интересные выставки… И ещё много чего не можем.
– Но что-то вы делаете?
– Усилиями энтузиастов. В общем, как-то стараемся поддерживать уровень, сохранять то, что у нас есть, и всё время боимся, как бы ещё хуже не стало.
– Российская академия наук сейчас сильно потеряла в своём бюджете, финансирование её урезали…
– Безусловно, это «урезание» затронет и нас. А чего ещё ожидать, если Российская академия наук сейчас называется – самоуправляемая научная некоммерческая автономная организация. Государственный статус академией утрачен. В итоге снизилось и бюджетное финансирование. В первую очередь, конечно, пострадала периферия. Финансирование сократилось на треть. При таком отношении не за горами банкротство академических институтов. И за этим – целенаправленная работа властей. Они сейчас создали параллельную академии структуру – Курчатовский научный центр. Туда сейчас вливаются финансы и научные кадры. А тут ещё и российская «Силиконовая долина» Сколково на подходе… туда все деньги пойдут.
– Вы не пробовали искать спонсоров, обращаться к меценатам?
– Начиная с 90-х годов прошлого столетия, мы только и делали, что всячески «лезли» к этим самым спонсорам и меценатам, выпрашивали помощь. Но ни один из них нам помощи не оказал. Приходили, смотрели, присылали своих маркетологов, и на этом всё заканчивалось. В основном всех интересовало одно: сколько иностранных туристов к нам приходит? При этом все предполагаемые спонсоры и меценаты хотели разместить у нас свою продукцию, не соответствующую нашему профилю. Но как только им становилось понятно, что мы не входим в «обойму» петербургских музеев, куда централизованно завозят иностранных туристов, они к нам теряли интерес.
Но это вовсе не значит, что мы будем сидеть сложа руки. Будем искать любые пути для выживания, вплоть до размещения коммерческой рекламы в наших огромных окнах.