По сути, это первый фундаментальный сборник документов, посвящённых кинохроникёрам Великой Отечественной. Своего рода летопись, суровая, временами даже наводящая ужас. Монтажные листы. Приказы. Инструкции по съёмке конкретных фронтовых сюжетов. Стенограммы обсуждений уже снятого материала. Вердикты цензуры. Отзывы зарубежной прессы на наши документальные фильмы о войне. Авторы-составители вели свои разыскания и в Центральном архиве кинофотодокументов, и в Музее кино, и в частных коллекциях. Проделанная ими работа сродни работе археологов. Только очищать свои находки им приходилось не от земли, а от безжалостных песков забвения. Многие материалы без этого так и остались бы в безвестности. Ведь документ, который не найден, всё равно что не существует.
Но, пожалуй, самое ценное, нет, бесценное в этом сборнике – это воспоминания самих операторов. Большая их часть так до сих пор и не была опубликована. Нигде. Ни в специальных изданиях, ни в широкой прессе. Трудно ответить на простой вопрос: почему? Ореол романтики, окружавший известных советских фронтовых кинодокументалистов, хоть и скрывал бо´льшую часть правды об их работе, тем не менее оставлял в неприкосновенности уважение и к сделанному ими, и к самим воинам-победителям. Как показало время, идеологическая цензура советских времён, бдительно охранявшая правду о великой войне от народа, выигравшего эту войну, была всё же меньшим злом, чем вакханалия переписывания итогов Второй мировой, спровоцированная крушением Советского Союза.
«Цена кадра» – собрание фактов, которые говорят сами за себя. Против них вряд ли у кого-нибудь найдутся «аргументы». Битва за Москву, блокадный Ленинград, непокорённый Сталинград, освобождение Европы, падение Берлина. Словосочетания, ставшие привычными нашему уху, на страницах этого фолианта обретают звук, свет, жизнь. Из недр коллективной памяти архивов возникают имена… Владислав Микоша. Марк Трояновский. Илья Копалин. Сергей Гусев. Абрам Кричевский. Павел Лапрехт. Роман Кацман. Если бы не они, мы бы никогда не увидели, какой она была на самом деле, та священная война.
Андрей БОРОДИН
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Домострой и танец
Искусство
Домострой и танец
ЗДЕСЬ ТАНЦУЮТ
От Terra Musica к Oeconomia Choreographica: творческий вечер «мастерской Абдокова» и культурные коды европейской цивилизации
Когда мне посоветовали посетить вечер Terra Musica Международной творческой мастерской Юрия Абдокова, я, признаться, не предвидел, что меня ожидает. Дело в том, что я не особый любитель музыки барокко, да и к современной хореографии у меня отношение скептическое.
Но я пришёл в Дом музыки без приглашения и рад, что событие обернулось приятной для меня неожиданностью. И – хватит на этом лирики. Есть более важные стили для описания выступления молодых музыкантов и хореографов. Это суть языки науки и искусства.
Наука обращается к объекту, который имеет ряд признаков и свойств. Выделяет значимые для данной задачи, строит математическую модель. И далее работает с полученной абстракцией, анализируя её особенности. Особенности, органично сочленённые в модели.
Какие опасности ожидают исследователя на данном пути? Подмена предмета исследования. Математический объект, частично отображая свойства описываемого предмета, имеет ряд черт, обусловленных его существованием в собственном мире. И здесь возможна фиксация на свойстве, присущем модели, но вовсе отсутствующем в реальности.
Настоящее искусство следует этому же пути очищения явления от всего стихийного, оставляя лишь значимое в рамках культуры.
Terra Musica – объект не простой. Его рассмотрение распадается на несколько уровней.
Во-первых, это сам концерт как целое.
Во-вторых, авторы и исполнители, задействованные в нём.
В-третьих, феномен «мастерской Абдокова».
И в-четвёртых, стоящая за проектом Академия хореографии.
Концерт следует признать безусловной удачей. Его эстетическая цельность в разнообразии жанров полностью соответствовала барочному канону тех произведений, что прозвучали в первом отделении. Молодые музыканты из Камерной капеллы «Русская консерватория» показали, что духовная музыка, исполненная в условиях почти «домашнего музицирования», обладает ценностью светского развлечения. В чём я не вижу принижения. Выскажу мысль крамольную: месса Gloria «чешского Баха» Зеленки сакральна не более чем советский букварь, но кто станет отрицать, что «букварь – основополагающая книга»? К тому же дирижёру Николаю Хондзинскому удалось донести «человеческое» музыки барокко, что составляет её главную особенность.
Второе отделение, отданное хореографии Константина Семёнова, студента-хореографа МГАХ, не было столь же безукоризненным. Искания молодого автора не всегда совпадали с требованиями искусства, в его композициях часто присутствовало случайное в жестах, порождающее случайные смыслы. Не будем строгими – будущий мастер лишь учится. К тому же два номера были отменны, а это много.
Артист Большого Михаил Крючков исполнил танец, уже виденный нами на московском конкурсе. Однако только сейчас исследование собственного тела танцовщика под музыку сонаты Бетховена вывело нас в самые передовые области постструктуралистской антропологии, прямо к концепции тела-как-машины-желаний. Развоплощённого, в котором выясняются взаимоотношения почти независимых частей. Наблюдать за этим было интересно.
Но это – постмодерн. Архаику же воплотили на сцене актёры Театра Станиславского и Немировича-Данченко Мария Крамаренко и Сергей Мануйлов. Современная соната Карена Хачатуряна наполнилась вдруг куртуазными аллюзиями. Полуулыбка девушки, сдержанность и церемониальность её движений, достоинство партнёра, сам парный танец о том, что люди танцуют, предаваясь любовной игре, выносят последнюю из биологии, очищают от природного, возводит к галантности. К искусству.
Кто-то может сказать, что эти коннотации возникли вопреки хореографу. Нет: он мог не осознавать все смыслы, но обусловленность культурой своё взяла!
Другой подход продемонстрировал Кирилл Радев, ещё один студент академии. В танцах, поставленных им, нет ничего хаотичного. Каждый жест очищен от случайного и в этом, несомненно, искусственен. Кирилл не рассказывает танцем, как люди живут. Он всегда говорит, как люди танцуют, что есть отношения, которые выяснить можно лишь в танце. Хореограф мыслит ансамблями, даже если на сцене трое. Из этого малого количества ему удаётся создать и солистку, и кордебалет. Его тяга к симметричности построений несовременна и противоестественна, противоприродна, но культура всегда репрессивна. Это завет античности европейской цивилизации.