Майор демонстративно приветлив; в противовес угрюмым местным жителям, прячущим таинственные думы, он всем открыто улыбается.
Усыпляет бдительность, думаю я.
Майор твёрд, прям, прост, уверен в своих действиях. Да, чтоб не забыть: не пьёт. Не ругается. Вообще голоса не повышает.
Это чтобы нас, пьющих, ругающихся, орущих друг на друга, прямотой своей унизить, думаю я.
Майор по-отцовски привязан к местным ребятам, героям романа, а они, безотцовщина, против его обаяния бессильны.
И чего это он их привораживает? – думаю я. И что уж совсем подозрительно: стрелковому делу обучает. Одного аж в чемпионы вывел. Подарил винтовку с оптическим прицелом…
С оптическим прицелом?! – готов я взвыть. Включается цепочка ассоциаций от американских до отечественных. И кого же возьмёт на мушку наш парень, когда батька-майор укажет цель? Страшно подумать.
Теперь от этой точки самое время дать задний ход. Ожидание подвоха от майора, явно в посёлок засланного, висит в художественной ауре романа. Но оно… не подтверждается. Ничем! Оно только висит.
И кавказская родня, привезённая майором на пустующий участок посёлка Горево, – не «пятая колонна» для подрыва порядка, а действительно майорова родня, которую он спасает от кровной мести.
Но тогда почему такой тревогой веет от его фигуры, если, по экспертизе Лиханова, ни одно из подозрений реально не подтверждается?
Потому что дело вовсе не в майоре Хаджанове. Дело в наших соотечественниках, русских жителях русского посёлка Горево, и – по неизбежной художественной парадигме – в состоянии русского народа. Дело в нас. В умах людей, которые ждут удара в спину, потому что не надеются защититься. В душах людей, которые боятся предательства, потому что не уверены в себе.
А вот майор Хаджанов – уверен. И он объясняет, почему: – У вас (у русских. – Л.А.) с народом что-то происходит. Забываете всё. А забывать нельзя. Ни мать, ни отца, ни брата, ни сестру. У нас, у горцев, это священный закон. Почему же русские его позабыли?
Почему? Вопрос на засыпку. То ли русские закон позабыли и от этого ждут распада, то ли предчувствие распада, висящее в воздухе, лишает их памяти… Что тут причина, а что следствие? Я судить не берусь. Хотя приближение глубинных перемен ощущаю. По-моему, судить не берётся и Альберт Лиханов, хотя «грозные предсказания», «тяжкие предчувствия», «нехорошие приметы» так и пестрят в его тексте.
Майор, послуживший в Советской армии и приехавший в посёлок Горево руководить санаторием общегосударственного подчинения, а заодно и тренировать в стрельбе местных ребятишек во славу Вооружённых сил Российской Федерации, вряд ли хочет развалить великое государство. Я в хаджановский сепаратизм верю плохо. Его родичи, бежавшие от кровной мести, могут, конечно, оттоптать себе в русском посёлке пару кварталов и заявить, что отныне это их рынок и их земля. Но майор-то знает, что такое рынок и как гудит земля под ногами людей, живущих рынком.
Я подозреваю, что в сознании майора сценарий будущего должен рисоваться в несколько ином виде. Не дробление земель, по ходу которого его родная горская диаспора исчезнет в пучине междоусобий, а общая власть, которая смирит междоусобия и удержит меньшинства от взаимного обескровливания лучше, чем это получается у шатающихся русских, даже и собравшихся заново под православные иконы. Пора их сменить. Власть обновить. И то, чем власть себя осеняет.
Крови смена общей власти может стоить немалой. Гнёт от неё будет ещё невыносимее. И всё-таки периодически на нашей евразийской равнине (да и вообще в мире) меньшинства проходят через стадии единений, которые иногда называются империями, а иногда союзами, содружествами или ещё как-то, – но эти стадии столь же закономерны, как и стадии дроблений, хотя стоят не меньших слёз.
Без большой крови, даст бог, обойдётся. Но не обойдётся без слёз. Даже с именем без горечи не расстаться. Много ли мы потеряем, если на этой шестой части земной суши сохранимся… под другим именем? Можно сказать: ничего, а можно сказать: всё. Это как считать и чем дорожить. А что, мы в нашей истории имён не меняли? Мы, уже два десятка лет топчущие всё «советское», не сменой ли вывески упиваемся? А когда «советские» топтали всё «царское» – не имя ли себе новое оттаптывали ценою старого? Когда Пётр Великий Россию вздёрнул на дыбы, мало было слёз? Антихристом казался! А «всего-то» жанр государственный переменил с Царства на Империю да столицу перенёс…
Имя – ценность. Язык – ценность! Почему татарское иго показалось таким гибельным? Я после чтения работ Льва Гумилёва не очень уверен в слове «иго» и не думаю, что Мамай был бы лучше или хуже Ивана Грозного, хоть Третьего, хоть Четвёртого (который, кстати, был прямым потомком Мамая), и так, и эдак «иго», ярмо, да вот языка жалко, память не даёт успокоиться, до сих пор Калка кровоточит в памяти…
А Казань не кровоточит? А Рязань?
Избежать бы крови на этих ухабах истории. А слёз – нет, не избежать. При любом сценарии. Память – это слёзы.
В каком направлении и насколько изменится психология русского человека, даже сохранившего язык и государственность, – этого не угадает сейчас никто, и уж точно – сам русский человек в меняющемся русском мире. Я, во всяком случае, не берусь ни судить, ни предугадывать. И куда повернёт нас история – не знаю.
С чувством читательской солидарности с автором романа обнаруживаю, что и он не знает. И он не берётся ни предсказать будущее, ни даже определить, что именно происходит в душе русского человека в настоящем. Как и куда взлетит птенец.
Его герой, Борис Горев, взлетев с родимой ветки, взмывает куда-то… в запредельное, засюжетное, заэкранное пространство, откуда доносятся только зловещие сигналы. Брат Бориса Глеб, оставаясь в «экранно-сюжетном пространстве», ловит эти сигналы и копит чувство подступающей катастрофы. Имена героев легко расшифруете как символические для страны и народа.
Разумеется, для чисто формальной завершённости было бы лучше, если бы автор «Слётков» дал ответы на проклятые вопросы. Но мне – не стало бы лучше. Потому что вопросы – проклятые и ответы зависят от нашего состояния, а оно смутно.
Есть у Лиханова эпизод с соловьём. С этой птичкой связана одна из самых заманчивых ловушек в лихановской экспертизе. Дело в том, что наши братья, Борис и Глеб, вдохновлённые пением маленькой невзрачной птички, задумывают соловья изловить, чтобы рассмотреть получше…
И изжарить?! – поддаюсь я на провокацию, но вовремя умолкаю, потому что это уже из другой оперы.
Итак, изловить, чтобы рассмотреть. Но как изловить? Братья находят знатока: это, понятно, всё тот же майор. Он рассказывает, что в его родных краях ловят соловьёв при помощи ловушки с зеркальцем: увидя себя в отражении, птичка сама заходит в ловушку (то ли собой полюбоваться, то ли с неожиданным встречным поближе пообщаться – в художественной экспертизе такие нюансы отлично работают).