Уильям ХЕРБЕРТ
* * *
Так долго и упорно
мы молчали.
Кромешной тьме,
казалось, края нет,
И мы уже почти
не различали,
Где истина, а где
безумный бред.
Но вот громадной розой
солнце встало,
И мир обрёл звучание
и цвет.
Оно лучом искусно
залатало
Молчанья нашего
постылый след.
Перевод Марка РЫЖКОВА
* * *
Вчера печален, нынче весел,
Я, как волна,
о камень бьюсь.
Вчера стремился
в поднебесье,
Сегодня – к берегу
стремлюсь.
Спешу к любому человеку,
Смеюсь, спасаю от тоски.
Меня отводят, словно реку,
В сухие, мёртвые пески.
Меня раздаривают щедро,
Моё веселье и слова.
Я чью-то душу чище ветра
Отмою, чтоб была жива.
А если завтра боль уложит
В постель или беда
пригнёт,
Что ж, завтра кто-нибудь,
быть может,
Хоть искру смеха
мне вернёт.
Перевод Александра КУШНЕРА
* * *
Он увидел мир
сквозь кристалл слезы,
Слабый – был сильней
ветра и грозы.
Не сломал цветка.
Не согнул лозы…
Не припомню кто,
не скажу когда.
Боль земли в душе.
А душа – горда.
И земля моя – боли нет
больней, –
Позабыв свою, думала о ней.
Нёс он на плечах тяжесть
мёртвых глаз,
Лун над головой
мёртвый свет не гас.
Важен каждый шаг.
Дорог каждый час –
Половины лет жизни
в полувек
Не прожил ещё этот человек.
В горле комом – страх,
впереди – беда.
Не припомню кто,
не скажу когда.
(Отрывок из поэмы «Реквием»)
Перевод Леонида ЛАТЫНИНА
Размик Давоян. Если Господь пожелает : Роман. – Ер.: Издательство «ООО «Мунетик», 2009. – 480 с.
Писатель одарён ясновидением и должен предложить выход из окружающих человечество тупиков, размышляет в предисловии к своему роману «Если Господь пожелает» Размик Давоян. Что делать? Надо «преобразовать преобразователей мира», т.е. тех, кто стоит «у рычагов управления жизнью человечества».
Это декларативное заявление оправдывается и отрабатывается в романе. «Если Господь пожелает» – плод художественного осмысления бурных и неоднозначных событий последних времён. Умная и тонкая пародия на советское прошлое и на современность и в то же время – серьёзная и глубокая историческая эпопея. Мудрая и грустная притча, главный герой которой – Абсурд. Действующие же герои не столько живые люди, хотя написаны живо и убедительно, сколько типы, сформировавшиеся на сложном историческом пространстве. Поэтому и имена у них соответствующие: Актёр, Поэт, Партком, Главный, Рыцарь Великой перестройки, Главный Советник Рыцаря великих перемен, Первая леди империи – и т.д.
Реальность Размика Давояна абсолютно достоверна и в то же время фантасмагорична. Например, трагическая ситуация землетрясения в Спитаке прописана автором чётко и чутко, без тени иронии; а, скажем, ситуация запрета в советское время подлинного искусства обыгрывается пародийно: в театре, где играет Актёр, собираются ставить «Продовольственную программу», и труппа недоумевает – как бы адекватно воплотить пьесу со столь странным содержанием? Есть и откровенная сатира – к примеру, пассаж о лингвистических и филологических неологизмах в парламенте. «Парламентский детсад», – усмехается автор. Но усмешка Размика Давояна горькая, пронизанная тревогой за свою страну, за свой народ: «…Смерть человеческая уже не оказывала воздействие на людей, ибо не могла добавить никакого нового трагического оттенка к той воистину трагической жизни, которой жили люди». «Почему люди считают, что созданный Творцом ад страшнее, чем созданный ими…» Сложные вопросы ставятся Давояном стилистически просто, без метафорической эквилибристики, что тем более удивительно – ведь Размик Давоян больше известен читателям как поэт. Но в этой простоте – смысловая плотность, точная образность, особая атмосфера трагифарса, адекватно переданные замечательным переводчиком романа Нельсоном Алексаняном.