Но тогда почему такой тревогой веет от его фигуры, если, по экспертизе Лиханова, ни одно из подозрений реально не подтверждается?
Потому что дело вовсе не в майоре Хаджанове. Дело в наших соотечественниках, русских жителях русского посёлка Горево, и – по неизбежной художественной парадигме – в состоянии русского народа. Дело в нас. В умах людей, которые ждут удара в спину, потому что не надеются защититься. В душах людей, которые боятся предательства, потому что не уверены в себе.
А вот майор Хаджанов – уверен. И он объясняет, почему: – У вас (у русских. – Л.А.) с народом что-то происходит. Забываете всё. А забывать нельзя. Ни мать, ни отца, ни брата, ни сестру. У нас, у горцев, это священный закон. Почему же русские его позабыли?
Почему? Вопрос на засыпку. То ли русские закон позабыли и от этого ждут распада, то ли предчувствие распада, висящее в воздухе, лишает их памяти… Что тут причина, а что следствие? Я судить не берусь. Хотя приближение глубинных перемен ощущаю. По-моему, судить не берётся и Альберт Лиханов, хотя «грозные предсказания», «тяжкие предчувствия», «нехорошие приметы» так и пестрят в его тексте.
Майор, послуживший в Советской армии и приехавший в посёлок Горево руководить санаторием общегосударственного подчинения, а заодно и тренировать в стрельбе местных ребятишек во славу Вооружённых сил Российской Федерации, вряд ли хочет развалить великое государство. Я в хаджановский сепаратизм верю плохо. Его родичи, бежавшие от кровной мести, могут, конечно, оттоптать себе в русском посёлке пару кварталов и заявить, что отныне это их рынок и их земля. Но майор-то знает, что такое рынок и как гудит земля под ногами людей, живущих рынком.
Я подозреваю, что в сознании майора сценарий будущего должен рисоваться в несколько ином виде. Не дробление земель, по ходу которого его родная горская диаспора исчезнет в пучине междоусобий, а общая власть, которая смирит междоусобия и удержит меньшинства от взаимного обескровливания лучше, чем это получается у шатающихся русских, даже и собравшихся заново под православные иконы. Пора их сменить. Власть обновить. И то, чем власть себя осеняет.
Крови смена общей власти может стоить немалой. Гнёт от неё будет ещё невыносимее. И всё-таки периодически на нашей евразийской равнине (да и вообще в мире) меньшинства проходят через стадии единений, которые иногда называются империями, а иногда союзами, содружествами или ещё как-то, – но эти стадии столь же закономерны, как и стадии дроблений, хотя стоят не меньших слёз.
Без большой крови, даст бог, обойдётся. Но не обойдётся без слёз. Даже с именем без горечи не расстаться. Много ли мы потеряем, если на этой шестой части земной суши сохранимся… под другим именем? Можно сказать: ничего, а можно сказать: всё. Это как считать и чем дорожить. А что, мы в нашей истории имён не меняли? Мы, уже два десятка лет топчущие всё «советское», не сменой ли вывески упиваемся? А когда «советские» топтали всё «царское» – не имя ли себе новое оттаптывали ценою старого? Когда Пётр Великий Россию вздёрнул на дыбы, мало было слёз? Антихристом казался! А «всего-то» жанр государственный переменил с Царства на Империю да столицу перенёс…
Имя – ценность. Язык – ценность! Почему татарское иго показалось таким гибельным? Я после чтения работ Льва Гумилёва не очень уверен в слове «иго» и не думаю, что Мамай был бы лучше или хуже Ивана Грозного, хоть Третьего, хоть Четвёртого (который, кстати, был прямым потомком Мамая), и так, и эдак «иго», ярмо, да вот языка жалко, память не даёт успокоиться, до сих пор Калка кровоточит в памяти…
А Казань не кровоточит? А Рязань?
Избежать бы крови на этих ухабах истории. А слёз – нет, не избежать. При любом сценарии. Память – это слёзы.
В каком направлении и насколько изменится психология русского человека, даже сохранившего язык и государственность, – этого не угадает сейчас никто, и уж точно – сам русский человек в меняющемся русском мире. Я, во всяком случае, не берусь ни судить, ни предугадывать. И куда повернёт нас история – не знаю.
С чувством читательской солидарности с автором романа обнаруживаю, что и он не знает. И он не берётся ни предсказать будущее, ни даже определить, что именно происходит в душе русского человека в настоящем. Как и куда взлетит птенец.
Его герой, Борис Горев, взлетев с родимой ветки, взмывает куда-то… в запредельное, засюжетное, заэкранное пространство, откуда доносятся только зловещие сигналы. Брат Бориса Глеб, оставаясь в «экранно-сюжетном пространстве», ловит эти сигналы и копит чувство подступающей катастрофы. Имена героев легко расшифруете как символические для страны и народа.