– …сделали гардеробную комнату.
Вот счастье!
– Что? – не поняла я.
– Я говорю: гардеробная комната, – коллега закатила глаза, – вот счастье…
Если бы рядом со мной сидела учительница физкультуры или домоводства, я бы подумала, что человек просто неточно выбрал слово: вместо «удобство», «комфорт» употребил слишком сильное – «счастье».
Но моей соседкой была учительница русского языка и литературы с сорокалетним стажем.
Она знала, что говорит.
И мне вспомнился чеховский герой, полагавший счастье в… крыжовнике, и слова его брата, поведавшего миру эту грустную историю: «Как в сущности много довольных, счастливых людей!»
Я знала, что моя соседка по автобусу недавно похоронила мужа, что у неё взрослая незамужняя и бездетная дочь, а она расписывала, какое счастье расположить по полочкам имеющиеся у неё двадцать пять шляп…
Став учителем литературы, я много раз ловила себя на мысли о том, что у детей хорошие книжки и высокие герои зачастую находятся в одной части головы (как бы на одной полке), а то, чем они руководствуются в повседневной жизни, – в другой.
А мне всегда хотелось, чтобы эта конструкция была чем-то вроде сообщающихся сосудов: наполняемость одного влияла бы на уровень другого.
Тем более грустно было видеть взрослого человека, учителя русской литературы, всю свою жизнь посвятившего проповеди высоких идеалов, а в повседневной жизни остававшегося простым обывателем.
Я не хочу никого ни клеймить, ни высмеивать, ни оплакивать. Но для меня, преподающей величайшую в мире литературу, это главный вопрос: способна ли она повлиять на человека, сформировать его душу, стать регулятором поведения? Или она просто один из школьных предметов, делающих человека более образованным? Я абсолютно не боюсь показаться кому-то наивной идеалисткой. Я прекрасно понимаю, что литература, как и всякое искусство, не средство, а цель. Что она красота. Но я так же глубоко убеждена, что это красота действенная, преображающая, «выпрямляющая». Красота, которой спасётся мир, а значит, и человек.
…Я слушала свою коллегу, с восторгом расписывавшую, как в гардеробной комнате под каждым платьем она поставит соответствующую пару обуви и как давно, можно сказать, всю жизнь она об этом мечтала, и вспоминала её же недавнюю, в честь 150-летия Чехова, инсценировку, изобличающую человеческую мелкость, пошлость, мещанство.
Неужели литература сама по себе, а жизнь сама по себе, с грустью думала я. Тем временем, как это часто бывает в Питере, за окном пошёл дождь. Он шёл весь день и всю ночь.
«Дождь стучал в окна всю ночь», вспомнила я концовку чеховского «Крыжовника».
Так и есть.
Код для вставки в блог или livejournal.com:
Крыжовник, и не только 62
Выпускной вечер мы отправились отмечать в Питер.
2010-07-28 / Инна КАБЫШ 63
открыть 62
КОД ССЫЛКИ:
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 3,8 Проголосовало: 6 чел. 12345
Комментарии:
Побег от реальности
Человек
Побег от реальности
ОЧЕРК НРАВОВ
Порождения чужой фантазии переживаются у нас сильнее, чем собственные проблемы
Марина КУДИМОВА
ЗАЧЕМ РОССИИ ОПЕРЕТТА?
Этим вопросом когда-то задался поэт Юрий Ряшенцев. В его стихотворении перечислялись, кажется, все черты национального массового сознания.
…При наших чувствах без ответа,
в минорном явленных ладу!
При свадьбах, но – с идейной ссорой!
При судьбах, что вершат свой путь
со всей беспечностью, в которой
нет легкомыслия ничуть!
При нашей тяге к идеалам!
При нашем знании войны!
При том, что поднятым забралом
поэты русские сильны!
При том, что медная монета
Звенит, – не надо серебра!
При наших поисках добра,
при том, что дождь как из ведра, –
зачем России оперетта?!..
…В мой родной Тамбов каждое лето наезжали провинциальные театры музкомедии. Публика на спектакли ходила в основном пожилая, спокойная. Это были остатки поколения, пережившего в более-менее сознательном возрасте войну, а потом безбытность и беззрелищность эпохи, былинно именуемой «После Войны». Трофейные фильмы моя бабушка вспоминала вплоть до кончины в 1983 году. В 60-е где-нибудь в Калужской области ещё донашивали гимнастёрки и кителя, в которых брали Берлин.
Послевоенным невольным аскетам остро не хватало гламура. Гламур – это облегчённый вариант красоты, или красота-лайт. Она вряд ли «спасёт мир», но вполне может спасти отдельно взятую душу от депрессии и неприкаянности. Вот и шли на «Сильву» и «Марицу». Оперетта в советском варианте – «Вольный ветер» или даже любимая «Свадьба в Малиновке» – слишком давила на идеологические рычаги, хотя и рождала музыкальные шедевры. Смотреть хотелось не на «восстание масс», а на фраки, вечерние платья и прочую бутафорию. Не то чтобы, как в песне Высоцкого, грезили: «Я, Вань, такую же хочу», но радовались обманной невесомости жизненной ноши, минутному шампанскому опьянению. Возвращались, утешенные прекрасной музыкой, в свои «хрущобы» и засыпали с безоблачной улыбкой.
Кто мог тогда представить, что мёртвый глянец занавесит наши «берёзовые ситцы» до полной непроглядности?
Наверное, с похожей улыбкой отходили ко сну инструкторы обкомов партии по ветшающей идеологии. Страну ведь проиграла бездарная пропаганда, оказавшаяся в руках чиновников, не веривших ни в сон, ни в чох, ни в грачиный грай и зашторивавших разбитые дороги и прочие кричавшие проблемы реальной жизни демагогическими призывами вроде «Экономика должна быть экономной». Зрелищная тишь, гладь и божья благодать нарушились на моей памяти лишь однажды, когда в начале 80-х Ленком привёз в Тамбов «Юнону и Авось» и молодёжь ломанулась в здание филармонии, снося двери.
Через полтора десятка лет грянула эра «мыльной оперы» – оперетты телеформата, фаст-фуда культуры. С дешёвой сериальной продукции началась новая система не только культурного, но и социального отсчёта. Секс-символом русской провинции стала кургузенькая Вероника Кастро, уступавшая актёрскими данными приме моршанского самодеятельного театра. Начались задержки зарплат и продуктов, но «Просто Мария» властвовала думами россиян, сидевших на приподъездных лавочках и деревенских завалинках. Незамысловатые коллизии этой телесказки лишали сна и аппетита самых вреднючих старух, вечно первых в неиссякаемых российских очередях.