ОЧЕРК НРАВОВ
Как бык с «мерседесом» бодался
Это происшествие, мелкое по городским масштабам, здесь, в деревне, разрослось до размеров душераздирающей драмы. И даже отодвинувшись во времени, не забылось. Если на улице у автолавки, в пёстрой очереди, состоящей из бабушек, их внуков и мужичков, страдающих «после вчерашнего», заходит разговор о тех днях, их обозначают словами:
– Ну да, помнишь, когда жуйковский бык фомичёвский «мерседес» забодал?! Вот тогда!..
И собеседники смеются.
Та памятная всем августовская ночь оказалась намного короче предыдущей только потому, что ровно в четыре часа предрассветную деревенскую тишину, густую, как черничный кисель, взорвала сиреноподобная сигнализация. Её угрожающее завывание, с визгливо-скандальными нотками, прокатилось по всей улице, вломившись в распахнутые по случаю аномальной жары окна, перебудило чутко спавших бабушек, затем их внуков, а следом и всех остальных, крепко почивавших дачников, просыпавшихся с одной и той же изумлённой мыслью: господи, да где это мы? Неужели опять в городе?
А сигнализация продолжала надрываться, только теперь в её пронзительные фиоритуры врывалось коровье взмыкивание, странное для нашей деревни, ибо за последние пять-шесть лет коров из-за ненадобности у нас повывели.
На улице в
предрассветной мгле замаячили фигуры, и им, выбежавшим первыми, предстала картина фантасмагорическая: стоявший на улице впритык к фомичёвскому дому продолговатый чёрный автомобиль, издавая стонущие звуки, судорожно сотрясался от ударов рогатого чудовища. Правда, потом, когда горячка воображения схлынула, выяснилось, что никакое это не чудовище и даже не бык, а всего лишь бычок, ковырявший рогом задний красный фонарь «мерседеса». Да и, говорят, не ковырял вовсе, а просто тёрся широким лбом.
Его с криками отогнали. Фомичёв, выскочивший из дома в трусах и домашних тапочках, опоясал бычка по крупу кривой палкой и, оглашая улицу непечатной лексикой, склонился над помятым багажником с разбитым фонарём. Затем, не одеваясь и не расставаясь с палкой, трусцой направился к дому Жуйковых, потому что знал: это они полгода назад купили бычка, держали его на привязи, откармливая к приезду сына. Павлик должен в сентябре демобилизоваться, а это ж такое событие, его всей деревней отмечать надо. Без мяса не обойдёшься.
Про что конкретно пытался поговорить Фомичёв с не проспавшимся Семёном Жуйковым, отмечавшим накануне чей-то день рождения, неизвестно. Известно лишь, что крыльцо Жуйковых, предсмертно скрипевшее последние полгода, под решительными шагами грузного гостя наконец окончательно треснуло, Фомичёв расцарапал сломавшейся доской босую ногу, из-за чего его диалог с Семёном не удался. Потому что, по свидетельству соседей, через минуту стал походить на соревнование – кто кого перекричит.
А на следующий день деревню облетела сенсационная новость, её мне, выразительно окая, сообщила соседка, обиравшая у забора кусты малины:
– Слышали, Фомичёв-то на Жуйкова в суд подаёт.
И изумлённо спросила:
– Это, что ли, по-людски? Да когда такое было-то?
Такого здесь действительно ещё не было.
Фомичёва уговаривали обойтись с Жуйковым «по-человечески», взяв с него какую-то сумму на ремонт, не позорить его и себя в суде по такому нелепому поводу, на что тот отвечал, беспорядочно жестикулируя:
– Да вы знаете, сколько он мне предложил? Тысчонку, говорит, дам, не больше! Там один фонарь несколько тысяч стоит, да помятый багажник выровнять – тоже тысячи набегут на три-четыре десятка, это ж не какой-нибудь «жигуль», а «мерседес»! Без суда я с этого гулёны и половины не получу.
– Зато он тебе дров на зиму наколет, – убеждали Фомичёва.
– Дров себе я и сам наколю, – отвечал он.
И был прав, потому что, трудясь в Лакинске столяром в небольшом деревообделочном цехе, не гнушался никакой работой – сам привёз на грузовике силикатный кирпич, сам замешивал цемент, складывая впритык к родительскому дому утеплённую веранду, напоминавшую новый каменный дом, тесно прислонившийся к старому, бревенчатому.
Пожилые бабушки, закопёрщицы здешнего общественного мнения, скапливаясь у автолавки, наперебой пытались внушить Фомичёву сочувствие к трудностям семьи Жуйковых. Толковали о страданиях Семёна, попавшего в непреодолимую зависимость от проклятого зелья, о маленькой зарплате его супруги Раисы, вкалывающей дояркой от зари до зари, об их легкомысленной дочери Надьке и её невенчанном муже (молодой семье помогать надо, особенно сейчас, когда у них сынок Ванечка растёт!), об ожидании приезда их сына Павла.