Когда говорят: «Не учи учёного», «Учёного учить – портить», – имеют в виду сформировавшихся учёных. Но каждый учёный смолоду был учеником и выбирал, на какого учителя ему ориентироваться. Кто ориентировался на Либана, даже занимаясь в семинарах других преподавателей, тот не прогадал. Он прошёл сразу две высшие, нет, наивысшие школы: высочайшей нравственности и высочайшего профессионализма. Н.И. Либан учил будущих учёных, обладавших достойными человеческими качествами.
Он был потомком виконта Либана, провозгласившего Эльзасскую республику, а потом казнённого немцами за его патриотизм, за врождённое чувство независимости, и святого Иоасафа Белгородского. Его отец служил в банке, мать стала основательницей российского дошкольного образования. В детстве он был посошником патриарха Тихона, ныне канонизированного (но к Церкви, какой она стала в ХХ веке – уже при Тихоне, в зрелом возрасте верующий Николай Иванович относился презрительно: «Это партком»; в партиях, разумеется, ни при каких властях не состоял). Юнгой в экипаже полярного судна плавал на Шпицберген. В молодости бродил с шаманом по алтайской тайге. Окончил Московский государственный педагогический институт и аспирантуру МИФЛИ. Говорят, научный руководитель Либана С.К. Шамбинаго однажды принёс ему книгу по теме его работы: «Обязательно прочитайте». – «Да она же на французском языке!» – «Ну и что?» Потомок виконта признался: он не знает французского языка. «Ну и что? – невозмутимо сказал профессор дореволюционной закваски. – Выучите и прочитайте». Либан выучил и прочитал. Насколько достоверна эта легенда, мы теперь уже никогда не узнаем. Но показателен сам факт её существования. Ни об одном будущем академике подобной легенды не сложили.
В качестве преподавателя МГУ Либан стал требовать от своих студентов не начинать писать по избранной теме, пока не прочитают всё ранее написанное по ней, а темы самым молодым подчас предлагал сложнейшие, чтобы сразу, как брошенные в воду, осваивали плавание в океане науки. У него нужно было знать все библиографические издания. Он советовал покупать любые справочники. И для общей эрудиции, и для того, чтобы студенты знали лучшие образцы научного творчества, посылал их в библиотеку читать труды филологов прошлого, от которых советские в основном разительно отличались: Ф.И. Буслаева, А.Н. Пыпина, А.Н. Афанасьева, А.А. Потебни, А.А. Шахматова; в конце 40-х годов крупнейший филолог и историк культуры XIX – начала ХХ века А.Н. Веселовский, сопоставлявший факты словесности всех времён и всех народов, идеологами невежества был объявлен главным космополитом и повсюду шельмовался теми, кто его не читал, а в семинаре Либана работы Веселовского изучались без оглядки на возможных доносчиков: к этому человеку не липла никакая мразь.
Притом на экзаменах и зачётах он был самым большим либералом. Не мучил студентов, которые становиться учёными не собирались. А учёных (будущих) учил по-настоящему. И нередко, казалось бы, простейшим способом: пересказом или чтением наизусть литературных произведений, обычно плохо знакомых публике, с минимальными комментариями. Либановская артистическая интонация значила больше любого комментария: сразу становилось ясно, что тут наиболее важно, что не так важно, что удалось автору лучше всего, где он проявил себя плоховато. К сожалению, колоссальное богатство этой интонации не передаётся ни в каких записях. Наверное, в основном поэтому (а не из-за боязни советской цензуры и т.д.) Либан и реализовал себя главным образом как гений устного слова.
Но ценны и записи. Некоторые из многочисленных курсов Николая Ивановича – по древнерусской литературе, литературе и культуре XVIII и XIX веков – благодарными учениками были не только тщательно записаны, но и изданы при его жизни, так что он имел возможность подержать в руках книги своих лекций. Такого признания не удостоились ни легендарный историк Грановский, ни гениальный философ и филолог Бахтин: их записанные слушателями лекции были напечатаны спустя много лет после смерти этих учёных. Книги Либана можно и должно читать. Вот только те, кто не слышал самого Либана, никогда не поймут, какое великое счастье осталось им недоступно.
Сергей КОРМИЛОВ, профессор МГУ
Прокомментировать>>>