Думаю, успех этих занятий был обусловлен не столько тем, что на них давалось, сколько тем, как это делалось. Ивлев не только говорил о культуре, он был её зримым воплощением: ни грамма высокомерия, назидательности, администрирования.
По мере посещения лекций у меня складывалось впечатление, что человек, их читающий, в равной мере знает и музыку, и архитектуру, и театр, и литературу, и философию. А ещё профессионально владеет компьютером, играет на фортепиано, рисует, пишет стихи. И первое, что я спросила при нашей недавней встрече: создаётся впечатление, что вы знаете всё. Где этому учат? И узнала, что Сергей Александрович окончил школу Семёна Богуславского (где мы и познакомились). Он рассказал об атмосфере творчества, царившей в ней, о замечательных учителях-словесниках Е. Лапирове, Е. Ванштейн, том же С. Богуславском. И я подумала: всё-таки великое дело – школа, с неё, как с «голубого ручейка», начинается любая самая полноводная река. Да, потом была Гнесинка и ГИТИС, но уверена: первоначальный творческий импульс мой герой получил в школе.
Сергей Ивлев много работал: и учителем в музыкальной школе, и преподавателем в музыкальном училище, и режиссёром в театре.
Я поинтересовалась, как с таким послужным списком он очутился в обычной школе, и он сказал, что, когда появился новый предмет – МХК, он подумал: это именно то, что ему нужно, ведь этот предмет объединяет все виды искусства. Так он оказался в той самой школе, которую окончил у Семёна Богуславского, умевшего не только «зажигать звёзды», но и давать им «светить всегда, светить везде». И началась работа: собирание и структурирование материала, писание лекций, создание дисков.
На вопрос о том, в чём, по его мнению, важность предмета МХК, Сергей Александрович ответил: школа развивает в ребёнке две стороны – интеллектуальную и физическую, а вот эмоциональная остаётся в загоне (не могу с этим не согласиться: будучи учителем литературы, неоднократно наблюдала, как дети не чувствуют, например, стихи. И, что самое страшное, родители не считают это бедой. На слова о том, что их ребёнок не эмоционален, они отвечают: «И хорошо. Сумеет держать удар.»). А МХК – предмет, который воспитывает чувства.
Каковы перспективы этого предмета в современной школе?
Двадцатый век, ответил Ивлев, век НТР, обнаружил свою несостоятельность: наука и техника не могут «утолить печали» человека. В новом веке, убеждён Ивлев, роль гуманитарных наук, и в частности МХК, будет возрастать.
– А почему вы не напишете учебник по МХК? – спросила я.
Ведь дефицит хорошего учебника по этому предмету налицо. И выяснилось, что у Сергея Александровича есть и концепция такого учебника, и материал собран, но всё упирается в иллюстративный материал (особенно то, что касается двадцатого века): на публикацию каждой репродукции нужно брать разрешение у родственников автора, а таких репродукций – сотни.
Как-то в кулуарах после очередной лекции услышала слова одного учителя, что, конечно, Ивлев – явление незаурядное, одна беда – в искусстве он всеяден: равно любит и архитектуру барокко, и конструктивизм, и живопись Возрождения, и авангард, и Древнюю Грецию, и Китай. И теперь я прямо спросила: кажется, что вы любите в искусстве всё. Так ли это?
Человек, говорящий об искусстве, ответил Ивлев, должен как бы присваивать себе его произведения, делать их своими, иначе он будет неубедителен (в этом, кстати, и состоит роль учителя на современном этапе: являться не просто источником информации – их сегодня более чем достаточно – а источником информации, пропущенной через его ум, сердце и душу, по терминологии Ивлева, присвоенной).
Всё правильно, подумала я, и не всеядность это, а то, что наш национальный гений назвал всемирной отзывчивостью русского человека, равно открытого и Западу, и Востоку, и древности, и современности.
Русский человек всё делает своим (вспомним Цветаеву с её Пушкиным). Журналист тоже присваивает себе своих героев: все люди, о которых я когда-либо писала на страницах «ЛГ», – мои. И потому сегодня, поздравляя уникального специалиста и удивительного человека Сергея Александровича Ивлева с началом нового учебного года, говорю: