Нечто подобное повторилось и в начале 70-х, когда появилась статья Аннинского о «городских» повестях Юрия Трифонова, который был в ту пору знаменем либерального крыла. В числе претензий критика была и такая: герой «Предварительных итогов», которому автор откровенно сочувствует, пренебрежительно отзывается о русских философах-идеалистах – «всех этих Леонтьевых, Бердяевых или… Белибердяевых…». Это, конечно, частность, деталь. Но как интонирует её Аннинский в сегодняшнем комментарии: «Повести Трифонова разом восхищали и возмущали меня. Отдаваясь чувствам, я не мог толком объяснить себе самому, зачем на этот раз я влез в литературную «борьбу». Объяснил мне проницательный человек, критик Марлен Кораллов, сказавший с улыбкой: «Насколько я мог понять, это страшная месть за Бердяева?» О да!»
О да! Правы, правы были бдительные Ю. Барабаш и Л. Крячко, ещё на заре туманной юности критика разглядевшие его склонность мыслить расплывчатыми «общечеловеческими» категориями. Партийно-охранительное чутьё подсказало им, каково ядро этого «ореха»…
Через несколько десятилетий, но, понятно, с другой стороны, до ядра добрался и Дмитрий Быков, чей текст венчает второй том: «С точки зрения традиционного, высмеянного ещё Гоголем в «Переписке» разделения русских литераторов на левых и правых, Аннинскому нет места: он не над схваткой – напротив, он в самой гуще её, но фронт проходит не там, где его принято видеть». Действительно, в спорах «детей XX съезда» со «сталинистами», «фатальном противостоянии «молодых умников» и «старых дураков», потом – «певцов асфальта» с «почвенниками», «либералов» с «государственниками» Аннинский не примыкает ни к одному из лагерей. «Но может быть, это и есть те самые Сцилла и Харибда, которые, оставаясь по сторонам, указывают путь?» – спрашивает он и неизменно выруливает к своей теме. В том или ином социальном или духовном феномене, в литературном герое, его воплощающем, он стремится разглядеть тип, модель личности, сравнить, как в статье, о которой говорилось выше, номинал с реальным обеспечением. «Пафос личности, жажда целостности, тяга к человеку гармоническому, – уверен критик, – тем и любопытны, что они шире, богаче, бесконечнее любого материала, любого, так сказать, сюжета, который в данном случае этим пафосом оживлён».
Есть здесь и ещё одна проблема: «Обычно меня обвиняют, что под видом портретов я пишу автопортреты», – пишет Аннинский. Действительно, это не раз становилось причиной непонимания или превратного понимания некоторых его текстов. Поэтому он не раз возвращается к теме критической гипотезы и реальности текста, уточняет свою позицию. «Нет, не любой ценой выстраивал я концепцию, – отвечает критик очередным оппонентам, – я хотел, чтобы в лучших произведениях было то, что нужно мне. Гипотеза? Конечно. Но попробуйте что-либо сделать в критике без гипотезы. Без выстраивания своего сюжета. Без улавливания структуры и, между прочим, «схемы» строения материала. Главное, чтобы в схеме этой, в структуре, в гипотезе был действительный смысл, подсказанный жизнью. Разумеется, мои «философские экзерсисы» не вытекают прямо из рассказов… Но мой пафос вырастает на той же почве, что все эти сюжеты. Мы дети одного времени. Когда я говорю: пафос личности, то, поверьте, я говорю об этом не потому, что прочёл сие у В. Аксёнова и прозрел. Я ищу это у В. Аксёнова, потому что это носится в воздухе».
…Дети одного времени… Слово «поколение» наряду со словом «личность» – ключевое в системе понятий Аннинского. Даром, что, по его признанию, это слово он «мучительно убирал из текста в ходе редактуры» «Ядра ореха». В статье «Шестидесятники, семидесятники, восьмидесятники… Вместо эпилога» предпринята попытка проследить «смену поколений на двухсотлетнем пространстве русской истории». Несмотря на конспективность исследования, впечатляет масштаб задачи, привлекает точность критериев в определении поколений и т.д. Хотя по частностям вопросы возникают (например, как оказался в одной компании с «амбивалентными» Русланом Киреевым и Владимиром Маканиным Пётр Краснов? Он по всем параметрам из другой генерации), тем не менее это богатейший материал для размышлений и дискуссий. Не может не вызвать сочувствия и внутренний импульс критика – оспорить традиционный взгляд на «лестницу», «то, что от веку считалось у нас «навозом истории», фундаментом для будущего». Он же хочет, осмысляя диалектику смены поколений, «почувствовать, сколь бесценно своеобразие и сколь неповторима драма каждого из них».