А вечерами пахло гадом
и жутью веяло с высот.
Был недобор зерна в колосьях,
горох смущал пустым стручком.
И шерсть на всех загривках пёсьих
Стояла день и ночь торчком.
ЛЕТО 2010
Гнали дренаж
в сердце болота.
Ну и дрянна ж
эта работа!
Наша беда.
Нету с ней сладу.
Деться куда
птице и гаду?
Думай о дне
близком, далёком:
всё это – не
выйдет ли боком?
Взрывчатый пласт,
тлеющий тихо,
взвиться горазд
даже от чиха.
В храмах полян
пили, сорили –
вырвался пал,
смёл пол-России.
Дым над жнивьём
стелется еле.
Страшно, живьём
сосны горели.
Голову свесь.
Нешто иная
Родина есть,
мать запасная?
ТАНЕЦ «СИМД»
По мотивам осетинских
нартовских сказаний
Олегу Георгиевичу Гулаеву
Над миром гул висит,
ему тесны пределы небосвода –
пляшите, нарты, симд,
покуда не вернусь я из похода!
Тот танец круговой,
связующий таинственно и свято
звезду над головой
и под пятою камешек щербатый.
Обряд или игра
безвестных сил, таящихся под спудом?
И Чёрная гора
до самых недр полна надсадным гудом.
Согласный шарк подошв
в ущельях повторяется громово.
Хромец, куда бредёшь?
Стань в круг –
ведь симд излечит и хромого!
Кто распрями не сыт?
В долину смотрит башни грань косая.
И грозный длится симд,
хребты и перевалы потрясая.
Глянь вдаль из-под руки –
моря, сверкая, тянутся друг к другу,
обняв материки,
в гремящем симде движутся по кругу.
Блаженна тяжесть чаш,
благословенна стен суровых кладка.
Симд – ритма чуткий страж,
ручательство вселенского порядка.
Исполни долг! – и вот,
как верный симд, вовек не знавший сбоя,
тебя домой вернёт
судеб круговращенье мировое.
Летит дождём косым
жизнь. Пала старость –
каменная осыпь,
ты здесь, ты рядом, симд,
но всё невнятней глохнущая поступь…
В ЯСНОЙ ПОЛЯНЕ
Вольная трава,
камень, на припёке накаляющийся,
расскажите что-нибудь про Льва
Николаевича.
Но, понятно, вике, повилике
это не дано,
там, понятно, разум невеликий,
прозябанье там одно.
А денёк хорош,
всё цветёт, ветвится понемногу,
всё собою занято. Ну что ж,
ну и слава Богу.
Далеко видать, во все концы,
воздуха’, прозоры.
Тишина, а в ней орут птенцы,
вот прожоры.
Всё же ясно: неких тайн поверенные –
бузина, стрекозы и дрозды,
но нельзя, не велено
разглашать те тайны без нужды.
Да и сам он, выйдя на покой,
на былое не польстится –
он теперь щебечет и кустится,
он теперь не старикан с клюкой,
а трава и птица.
МОСКВА
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии: 27.10.2010 14:35:26 - Юрий Александрович Чернецкий пишет:
К ВОПРОСУ ОБ УРОВНЕ НЕКОТОРЫХ «ПОЭТИЧЕСКИХ» ПОДБОРОК, ПУБЛИКУЕМЫХ НА СТРАНИЦАХ «ЛГ»
Не сдерживайте «баб, полощущих бельё»: / они о мужиках заботу проявляют. / А караван идёт, хотя собаки лают. / Читатель – тот же пёс… Обидно, ё-моё! // Засилье жалких рифм, обилье странных слов / и мыслей дефицит – черты подборок этих. / На собственных, видать, опробовав на детях, / пииты слали их в «ЛГ». И – пир готов! // И Пушкина сразит подборка та, та, та, / и горько Гумилёв на свете том заплачет. / Умеют ли писать хоть где-нибудь иначе? / Что «на Москве» туфта, что в Вологде туфта…
Районная многотиражка
Литература
Районная многотиражка
ПОЭТОГРАД
Ната СУЧКОВА
***
Неспешная речка Тошня –
деликатный отжим,
а бабы бельё полощут –
поди сдержи!
Руками чугунными крутят –
дрожит броня,
несутся мостки и груди
на всех простынях!
В полоску, в горох, в цветочек,
в египетский конвалют,
вода, она камень точит,
ей тьфу – верблюд!
Он выцвел, он, как нарочно,
чуть голубой,
летит над холодной Тошней
с надутой губой.
***
На бумаге в печати офсетной
полновесные, точно слова:
телевизор, накрытый салфеткой,
пульт, завёрнутый в целлофан.
И болоньевый плащик продрогший,
перевёрнутый ковш на бачке,
чуни, тапочки и калоши,
удилок с поплавком на крючке.
Всё прямое, жилое, живое,
только фикус усами поник,
где хозяин – ушёл за водою?
Или выскочил в дровяник?
Хлопнет дверь, заскрипят половицы,
и с мороза потянет дымком,
упадут на приступок голицы
с жирным масляным ободком,
и, обив об порожек ботинки,
он шагнёт, раскрасневшийся, важный,
в чёрно-белую эту картинку
из районной многотиражки.
***
Стоят, сполна всего помыкав
среди затоновской шпаны,
у бара «Золотая рыбка»,
торжественные, как волхвы,
чернее угря Вася-Череп,
белее моли Ваня-Хан,
стоят в рождественский сочельник,