Легко догадаться, что, подчёркивая враждебную полярность либерализма и патриотизма, А. Столяров намеревался таким способом разогреть полемику вокруг своих тезисов. Ну что же, полемика, если она на самом деле свободна от «болботания», – дело хорошее.
СВЕТ И ТЕНИ ЛИБЕРАЛЬНЫХ СВОБОД
А. Столяров убеждён, что либерализм прочно связан с демократией, гражданским обществом, свободными выборами, местным самоуправлением, с «защитой человека от государства». Отсюда следует уверенное умозаключение: «Прикладная проектность либерализма сомнений не вызывает».
Действительно, либерализм принято отождествлять с защитой прав и свобод граждан, со свободолюбием. Однако в сознание людей либерализм, как и всякий другой набор идей и взглядов, входит не просто как теоретическая доктрина, а как алгоритм мышления и форма самоощущения. И тут возникают значимые нюансы: кто-то воспринимает свободу универсальной, общей для всех ценностью, а кто-то признаёт её лишь для себя, мало волнуясь о других. Согласимся, что между этими вариантами свободолюбия имеется разница и – существенная.
Либерализм же – явление неоднозначное, не представляющее собой единой системы. К примеру, одни либералы выступают за всяческое ограничение роли государства в общественной жизни, другие к государству относятся спокойно, позитивно воспринимая плановое регулирование экономики, бесплатную медицину, социальное страхование, пособия по безработице и тому подобное.
Исходя из смысловой переклички между понятиями «либерализм» и «свобода» российскую историю при желании можно интерпретировать как сплошь либеральную. Чего-чего, а уж проявлений свободолюбия в ней отыщется немало. (Вот и А. Столяров уверен, что «мы в некотором смысле гораздо свободнее», чем жители западных стран.) Значит ли это, что наш народ во все века своей истории был носителем либеральных умонастроений? Как бы он ни любил свободу, она для него была неотделима от традиций и заветов, от устоявшегося ценностно-бытийного порядка. Те, кто пренебрегал традиционными нормами жизни, в глазах народного большинства становились отщепенцами, отверженными.
Показательно, что в России либерализм как комплекс идей поначалу обосновался в салонах светской знати, которая ждала не столько прав и свобод, сколько отделения их от обязанностей. Либерализм в его элитарной редакции имел мало общего с демократией. Такой либерализм сохранился и тогда, когда на ведущие позиции в обществе, потеснив дворянство, вышла финансовая и промышленная буржуазия. Либерализм умудрялся выживать даже в условиях «диктатуры пролетариата»: лозунги официальной пропаганды не могли скрыть того, что сами вожди большевизма называли «комчванством».
Нет резонов спорить с тем, что либерализм обитает по соседству с демократией. И всё-таки в реальной практике эти явления во многом разошлись: демократия ищет диалога между разными слоями общества, а либерализм ориентирован на иерархию социальных статусов. Типичный демократ болеет за демос, типичный либерал – не особенно. Либералы свободу ассоциируют с индивидуализмом, а в традициях общественной солидарности и общественного контроля склонны видеть отжившую архаику.
Наверное, ничто не ласкает слух человека так, как слово «свобода». Велик соблазн уверить себя, что свободы много не бывает. Но в реалиях свобода одних то и дело вторгается в пространство свободы других. Не зря сказано: «Свобода для волков означает смерть для овец». Автор этого изречения философ и социолог Исайя Берлин предостерегал: на рынке идей свобода – самый спекулятивный товар. Стоит переступить некую морально-этическую меру, и свобода превращается в источник социальных проблем.
Радикальные либералы полагают, что всякие этические ограничения чреваты насилием над свободной личностью, что общественная жизнь отрегулируется своим ходом и если не в пользу «овец», так на то они и «овцы». Эта генерация либералов позиционирует себя как «креативную элиту», противопоставленную «профанному большинству». Она принимает в штыки попытки государства программировать развитие экономики, отводит ему роль «сторожа», нанятого крупным капиталом, выступает за приватизацию не только производящей экономики, но и образования, здравоохранения, пенсионного обеспечения. Радикальный, гипертрофированный либерализм трактует общественную жизнь как конкурентно-рыночное пространство, где каждый социальный контакт является сделкой, а все процессы в политике и культуре определяются законами прибыли. К сожалению, в заметках А. Столярова об этом варианте либерализма ничего не сказано.
Феликс Разумовский назвал либерализм, представленный А. Столяровым, «мифологизированным». Из такой характеристики вытекает, что «проектность» этого либерализма оказывается не чем иным, как «проектностью мифа».
ПАТРИОТИЗМ И КСЕНОФОБИЯ – НЕ ОДНО И ТО ЖЕ
Автор заметок даёт вольную и раскованную трактовку патриотизма: «Единственный социокультурный проект, который российская патриотическая мысль родила, – проект православной монархии во главе с добрым царём». Остаётся порадоваться, что в нарисованной А. Столяровым «патриотической картине мира» царь представлен «добрым». Патриотам не нужен «эмоционально сниженный», чёрствый венценосец? Уже хорошо. Либералы тоже должны порадоваться: «добрый» – это, надо полагать, «толерантный» и «транспарентный», возможно, даже противник самодержавия.
А. Столяров видит в патриотизме «агрессивность», «ксенофобию», «этнический нарциссизм», «имперское надувание щёк» и одновременно с этим приравнивает его к «особенностям (константам) национального бытия России (или русского этноса), сложившимся в процессе исторического развития и потому не подлежащим произвольным изменениям».
Коря патриотов за ксенофобию, автор валит с больной головы на здоровую. Если в нынешней России действительно имеют место проявления агрессивности и ксенофобии, то это не значит, что они сводимы исключительно к традициям российского патриотизма. И агрессивность, и ксенофобия – это приметы либерализма в его «боевом», импортном варианте. Доказывая, что Россия переживает «этнокультурное схлопывание, сужение культурных пространств до географического обитания этноса», Столяров, желая того или нет, привлекает внимание не к самым лучшим плодам радикально-либерального «проекта» на российской почве.
По убеждению писателя, в России нужно реализовать «конкретные западные образцы». А чем же, спрашивается, как не реализацией таких «образцов», занималась российская либеральная элита два последних десятка лет? Итоги её усилий налицо: сознание немалой части общества, прежде всего молодёжи, сформировано на западный манер, заражено вирусами социал-дарвинизма и озабочено выстраиванием разного рода иерархий, чаще всего искусственных и фиктивных.