Анастасия ЕРМАКОВА
Тимур Кибиров. Лада, или Радость : Хроника верной и счастливой любви: Роман. – М.: Время, 2010. – 196 с. – (Серия «Самое время!») – 3000 экз.
О своём романе – первом прозаическом опыте – Тимур Кибиров сказал так: «Написал то, чего мне лично не хватало в нашей прозе. Речь идёт, конечно, не о художественных достоинствах текста, а о его направленности, грубо говоря, идеологии». Чего же не хватало досточтимому мэтру, спросите вы. Отвечу, несмотря на последующие за этим снисходительно-ироничные улыбочки: не хватало доброты, не хватало преданности, не хватало любви. А ещё того, чего не хватало и не хватает до сих пор вообще всей мировой литературе, – положительного героя. И что же, ухмыльнётесь, так вот прямо он всё это взял да и создал? Неужели ему удалось?..
Представьте себе – удалось.
Сентиментальная история, пастораль – так определяют многие критики роман Кибирова. Сюжет, дескать, простенький, да ещё к тому же – что уж совсем неприлично – счастливый конец.
Вроде бы всё и так. Но только на первый взгляд.
Героев немного: главная героиня, обаятельная дворняга Лада, хозяйка её, тот самый положительный герой, настоящая удача автора, старушка Александра Егоровна; соседка её по деревне Колдуны Рита Сапрыкина, прозванная Тюремщицей за своё не очень светлое прошлое; алкаш и балбес добродушный Жорик, на протяжении всего повествования фонтанирующий неприличными шуточками; неизвестно откуда взявшийся (автор сам признаётся в своём неведении по этому поводу) мигрант Чебурек и спасший Ладу фельдшер Юлик. Остальные лица – эпизодические. И сюжет в самом деле не витиеватый: дворняга Лада, навязанная Александре Егоровне съехавшими на зиму в город соседями (где псина была дорога только одному человеку – девочке Лизе), постепенно привязывается к старухе, а та – к ней. Так вот и живут немногочисленные обитатели в вымирающей русской деревеньке, неспешно переваливая из одного времени года в другое… Серьёзных событий происходит только два: появление среди коренного населения Колдунов приблудного Чебурека и нападение зимой на старуху волков, от которых спасёт её верная Лада, за что сама изрядно пострадает.
Неужели перед нами прямо-таки чистый реализм? И это у поэта-концептуалиста? Конечно, нет. Кибиров есть Кибиров.
Точнее сказать – это роман, написанный одновременно в двух системах координат. Прямое повествование о горестях и радостях обитателей Колдунов – в реалистической, а рефлексия автора по поводу собственного текста со всевозможными, в основном литературоведческого характера отступлениями, – в постмодернистской.
На мой взгляд, повествование получилось сильное. Может, потому, что я не меньше, чем автор, люблю собак, но надо отдать должное – текст сам по себе обаятелен и остроумен. Симпатичны и все главные герои (что, согласитесь, бывает редко), и образ рассказчика, и образ автора. Последние два Кибиров то сближает практически до полного слияния, то намеренно разводит. Что же касается сентиментальности, которой автор ничуть не стыдится и работает с ней как с мощной эмоциональной доминантой, столь драгоценной в эпоху пересмешников и как бы в пику самому себе, это чувствительность, идущая не от наивности восприятия (эдакая барышневая восторженность), а от безошибочного угадывания силы воздействия душещипательного текста про старуху и собаку на читателя. Как верно отметила Наталья Иванова: «Наивность, чувствительность и даже, прошу прощения, банальность – лишь первое и, безусловно, спровоцированное автором впечатление, первовкусие».
А какое же послевкусие? А такое, какое должно быть после чтения хорошей книги: крепкая спайка преодолённой печали и ещё не до конца осознанной радости, – катарсис, возникающий от таких, например, мест: «Так вот они и сидели, и пели, и смеялись за полночь в крохотном кубрике бестолкового человечьего тепла и слабого света посреди морозного мрака, ничем, в сущности, не ограждённые от тьмы, кромешной и вечной. Ведь жизнь наша с вами ничем существенным не гарантирована, держится ведь действительно на честном слове, на том самом Пречестном Слове».
По Кибирову, собака – существо, сумевшее остаться гармоничным и чистым, таким, каким было от сотворения мира: «А если уж говорить с последней прямотой и не боясь (чего уж теперь бояться) вызвать глумливые насмешки, то надо признаться, что я вообще уже давно подозреваю, что собака – единственное из живых существ, которое после грехопадения и изгнания наших пращуров из рая, когда всё мирозданье изменилось таким катастрофическим образом, было оставлено Вседержителем практически без изменений, дабы человек, глядя на неё, припоминал тот блаженный, разрушенный по его неразумению и гордыне мир...»