Да и написан роман неряшливо. Вот описание Дании: «…за окнами, как в аквариуме, сутулые старички, пугливо пилящие ножичком сосиску». Так и хочется уточнить: все эти старички пугливо пилят одну сосиску?! Описание продолжается в том же духе: «Пригожий киоск с конопатой девчушкой на перекрёстке». Кто на перекрёстке: киоск, конопатая девушка? Требуется колоссальное и весьма нездоровое воображение, чтобы представить такую картину: «У неё были большие скулы, огромные соски, как гусиная лапка». Примеры можно множить.
При том, что, говоря о романе «Больше Бена», критики отмечали: «Язык, которым написан роман, предвосхитил весь бум вокруг ЖЖ. Форма, выбранная авторами, – дневник с претензией на литературу, сочетание художественной прозы с уличным жаргоном и вольной пунктуацией. Фактически роман «Больше Бена» стал предтечей языковой революции, связанной с сайтом udaff.com, «олбанским языком» и понятием «падонок».
О восприятии героев «Ханумана» выше уже сказано. А как они относятся к окружающим? «Всю кишку подземного перехода забило г… пассажиров с какими-то мешками» (отточие поставлено мною. – А.Я.). И ещё: «Эти люди похожи на марципановых кукол,» – говорил Хануман. Я с ним соглашался. Самое противное было то, что у этих кукол были глаза, они всё время пялились».
А как герои оценивают себя? Думаю, можно догадаться: «Мы же явно не вписывались в шаблон. Мы не были похожи на людей, которым с детства объяснили, где право, где лево, что делать можно, а чего нельзя». На самом деле они точно такие же, как десятки тысяч эмигрантов, почему-то уверовавших, что в Европах и Америках их ждут с распростёртыми объятиями и распахнутыми кошельками. Кстати, и обитают герои романа Иванова в лагере для многочисленных переселенцев, ожидающих виз в миры с молочными реками.
Впрочем, героями их можно назвать только с литературоведческой точки зрения. С жизненной они – типичные мелкие паразиты с крупными амбициями. О чём Юдж, по совместительству ещё и литератор, в отчаянии вопиет: «Меня это нервировало: оказывалось, столь многие пишут! Чуть ли не каждый третий! Каждый, кто хоть сколько-то умеет писать! Чуть научился попадать по кнопкам, так сразу же пишет! И пишет не что-то там, а книгу! И не какую-то там, а эпопею! Да! Каждый второй! И уже метит на Букера! Каждый второй! Пишет или уже написал, или вот-вот напишет книгу!»
Кстати, о попадании в Букер. В романе Иванова обсценная лексика присутствует. А мне в одном издательстве популярно объяснили, чем отличается коммерческая литература от серьёзной. В последней нет нецензурных выражений. Всего-навсего. Логический вывод отсюда: появление коммерческого «Ханумана» в шорт-листе Букера никак логикой не объясняется. Поскольку в положении о премии ясно сказано, что цель её: «Привлечь внимание читающей публики к серьёзной прозе, обеспечить коммерческий успех книг, утверждающих традиционную для русской литературы гуманистическую систему ценностей». Ну с «традиционной для русской литературы системой ценностей» тут, по-моему, тоже всё предельно ясно.
В общем, как в известной в своё время песне про матроса-партизана Железняка: «Мы шли на Одессу, а вышли к Херсону». Тоже, как теперь выясняется, к зарубежному городу. А тут ребята ехали в Лолланд, а вышли в финал Букера. Почему? Одному жюри ведомо. Вот так в Историю и входят.
Александр ЯКОВЛЕВ
Андрей Иванов. Путешествие Ханумана на Лолланд . – Таллин: Авенариус, 2009.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 2 чел. 12345
Комментарии:
Лядвии и уды
Литература
Лядвии и уды
Ольга ШАТОХИНА
Елена Колядина. Цветочный крест // Вологодская литература, 2009, № 7.
Первое впечатление от текста такое: когда-то на автора столь сильное впечатление произвёл «Золотой телёнок», что возникло неодолимое желание переплюнуть Ильфа и Петрова. Или всё-таки их безымянного персонажа, «крестьянского писателя-середнячка из группы «Стальное вымя», который «тут же на месте начал бы писать на листах походного блокнота новую повесть, начинающуюся словами: «Инда взопрели озимые. Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку. Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился…»
А какие ещё ассоциации могут возникнуть, когда читаешь такое? Вот молодой священник готовится приступить к служению.
«Отец Логгин непременно, как можно скорее, хотел употребить древлеписаный «афедрон», лепотой своего звучания напоминавший ему виды греческой горы Афон. Он старательно зубрил загодя составленные выражения: «В афедрон не блудил ли?», «В афедрон был ли до греха?» – рассчитывая провести первую в своей жизни исповедь в соответствии с последними достижениями теологической мысли.
С вечера отец Логгин лёг с женой своею Олегией в разные постели, дабы уберечься от грешного соития накануне первой службы. Помолился истово, дабы во сне не жертвовать дьяволу – если вздумает тот искушать, – семя без потребы грешным истицанием на порты. Утром омыл межножный срам. Телом бысть чист отец Логгин, и на душе бысть ликование от предстоящей многотрудной работы на тотемской ниве, и певши в ней звонко едемские птицы, и цвели медвяные цветы!..»
Цитата длинная, но полезная – дабы желающие ознакомиться с новым букерошедевром ясно представляли, что их ждёт. Ничего принципиально отличного от вышеприведённого отрывка там не отыщется. Зато призрак старика Ромуальдыча будет возникать на каждой странице, вызывая приступы надежды, что автор всё-таки шутит. С Ильфом и Петровым состязается… Правда, советским сатирикам хватило нескольких фраз. А Елене Колядиной понадобилось более пятнадцати авторских листов, так что тут, похоже, всё серьёзно, даже при том, что «Цветочный крест» в девичестве звался «Весёлой галиматьёй». И именно под этим названием выдвигался на «Большую книгу»…
…Вот бывает же так… пишешь-то о кандидате на литературную премию и думаешь: а ведь получит, спаси и сохрани… Так и вышло, как предчувствовалось. Дали «Русского Букера» «Цветочному кресту», сочинённому, если верить автору на слово, на кухне по ночам, когда плотские помыслы вовсю одолевают.
Понятно, что литературные премии не отгорожены от коммерческой литературы высоченной стеной. Но даже трудно припомнить сразу, когда бы значимая литературная награда доставалась столь гладко сконструированному роману. «Цветочный крест» филологичен, как анекдоты об учёных дамах, учивших каменщиков и сантехников правильно оперировать обсценной лексикой. Скандален ровно настолько, чтобы литературная общественность пошумела, обеспечив бесплатный и дополнительный пиар, но не возникло особых проблем на тему оскорбления чувств верующих. Трудно поверить, что скандальность сия случайна и всё произошло чисто по вдохновению. При наличии опыта работы в глянцевых журналах и написания серийных романов таких случайностей не бывает.