Образовалось что-то вроде стихийного митинга – без трибуны, без назначенных ораторов. Все сначала говорили вразнобой, потом начали перекрикивать друг друга. Подтягивался народ из соседних цехов. Работу остановили, отрубили электричество.
И в центре всех этих событий стоял Колун, как символ и знамя протеста. Он поворачивался из стороны в сторону, стараясь не упустить ничего из того, что говорили рабочие. Он кивал, тоже лаял что-то невнятное в общем шуме, размахивал руками. Градус возмущения нарастал.
В этот момент, как нельзя более некстати, появилось руководство. Впереди своей отставшей свиты бежал директор, бледный от ненависти, с длинной, стильной резьбы деревянной указкой в руке. Новость о стачке застала его в тот момент, когда он наглядно объяснял возможным инвесторам преимущества капиталовложений в свой завод. За этими людьми он, унижаясь, тщательно ухаживал последние месяцы. Инвесторы мгновенно исчезли, а они были уже почти последней его надеждой.
Такого развития событий он просто не ждал – словно удар в спину, неожиданный и подлый. Тем более жарко пылал гнев в его сердце. Помахивая указкой, словно лёгкой шпагой, директор устремился в атаку.
Увидев приближающееся на полном скаку руководство, народ попритих и слегка отступил от Колуна. Противники, как и положено, остались один на один, и от их схватки, видимо, зависела и судьба всего побоища.
Директор трясся от ярости, стоя напротив Мологина. Вот он, этот мелкий человечишка, олицетворение всех его неприятностей! Смотрит дерзко, осанку имеет до глупости внушительную, словно он здесь хозяин! Ладно бы ещё те прошлые дела, но теперь он сорвал почти готовый контракт, и заводу теперь крышка, и этот дурачок даже не подозревает об этом!
Вскипев ненавистью, директор размахнулся и впечатал длинную деревянную указку в щёку Мологина. Колун от неожиданности упал.
Народ, если до сих пор ещё и имел какие-то сомнения насчёт своего руководства, теперь понял всё. Толпа взъярилась. На голову директора посыпался трёхэтажный мат, люди двинулись вперёд, потрясая кулаками.
Директор испугался, оглянулся назад, ища поддержки. Но свита его уже рассосалась, он был один. Только в руке его была деревянная палочка, вовсе не похожая на благородный японский меч.
Колун, вне себя от благородного негодования, слегка опомнившись, пошарил вокруг и поднял первое, на что наткнулась рука. Резьба зажимного болта весом в пару килограммов привычно легла в ладонь. Колун встал, выпрямился и взглянул в глаза директору.
За его спиной стояли люди и молчали.
– Держите его! – слабо крикнул директор, косясь на стальной болт. Было ясно, кто победит в соревновании болта и указки.
Они молчали, как пустыня молчит перед ураганом. Они молчали, как молчит космос, сквозь который несётся пылающая комета. Они молчали, как молчит камень возле дороги – тысячу лет лежит и молчит. Они не просто молчали – они безмолвствовали.
Колун стоял на острие людского клина и не сводил с директора глаз, а тот всё больше съёживался под его взглядом. И вот он начал отступать – сперва медленно, а потом, бросив указку и закрыв лицо руками, в истерике побежал. И тогда молчание закончилось. Вслед ему захохотала огромная толпа, высказав настолько глубокое презрение, что даже менеджеру высокого класса стало понятно: дальше здесь оставаться нет смысла. И если бы директор в действительности исповедовал самурайские принципы, ему оставался бы лишь один путь… Но он, конечно, не подумал об этом.
Профсоюз вскоре подал на него в суд за рукоприкладство, но Мологин сам отозвал исковое заявление, он простил глупому мальчишке эту выходку. Не дожидаясь нового собрания акционеров, на котором его должны были уволить за плохие экономические показатели, директор ушёл по собственному желанию. Новый директор, третий по счёту за год, ничего не знал обо всех этих перипетиях и просто взялся вытаскивать завод из ямы.
Но самое важное – Мологина приняли на работу. В отделе кадров ему тайно сделали новую трудовую книжку, в которой содержится лишь запись о приёме на работу тридцать пять лет назад да несколько пометок о повышении квалификации. Стаж его, как прежде, девственно непрерывен.
И Николай снова приходит в цех раньше остальных, делает свои генеральные инспекции, передвигает что-то кран-балкой, выносит мусор, ездит на склад помимо своей основной работы… Как прежде, никто не платит ему за это ни копейки.
Но он всё равно счастлив.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345
Комментарии:
Жена-невеста
Клуб 12 стульев
Жена-невеста
ИРОНИЧЕСКАЯ ПРОЗА
Вечером жене говорю:
– Девушка, где я вас мог видеть?
Это у нас такой условный сигнал, мол, как ты сегодня. Она:
– Сегодня даже не мечтай, сегодня я себя плохо чувствую, очень устала – весь день без воздуха.
И главное – смотрит как-то враждебно. Наверное, чувствует, что неправа – ещё больше раздражается:
– Что ты спрашиваешь, сам мог бы заметить. Но ты же только о себе думаешь. Это у меня к тебе чувства, а у тебя ко мне одни инстинкты. И даже в них ты меры не знаешь!
Какая мера-то? Минздрав ничего не предупреждал.
Ещё сказала, что она забыла, когда я дарил ей цветы и когда последний раз угощал шампанским. Потом знаешь что сказала? «Жена – всю жизнь невеста».
Вот занесло её! Двенадцать лет замужем – и всё невеста. И инстинкт, между прочим, это не прихоть, а приказ космоса. Приказ! Умри, но его выполни.
Я вижу – она в таком состоянии, что ей бесполезно объяснять про космос. Взял незаметно ключи от машины, говорю:
– Пойду прогуляюсь. Что-то тоже воздуха не хватает.
Сел в машину и рванул на улицу. У нас они там стоят, которые космосу помогают. Подъехал к одной, спрашиваю:
– Сколько?
– Четыре тысячи.
– Четыре?!
– Да.
– Абонемент, что ли, на год?
– За час. Деньги вперёд.
«Это если рабочий день восемь часов, – думаю, – если даже с выходными, то получается – восемь на четыре и ещё на двадцать два, получается не хуже, чем у министров. А может, и получше. Неплохо устроились, министры-то. Хотя их тоже каждый день… трясут будь здоров.
Говорю:
– Что значит деньги вперёд? А если товар залежалый?
Она мне:
– Не на рынке.
В смысле – пробовать не даём.
Конечно, я немного растерялся, спросил:
– Четыре тысячи чего?
– Можешь в евро, можешь в рублях.
Ну тут уж я нашёлся, говорю: