2. ЭТО ДИАЛЕКТИКА, ДУРАЧОК!
О ленинской национальной политике в СССР стоит поговорить отдельно. С одной стороны, извещалось о триумфальном формировании новой исторической общности людей «советский народ». Я в десятом классе даже писал реферат на эту тему и не мог уяснить, как это возможно, чтобы одновременно успешно шли два противонаправленных процесса: расцвет национальных культур и стирание межнациональных граней. Ну какой же может быть расцвет при стирании? Окончательно запутавшись, я пошёл за помощью к учителю. Он снисходительно похлопал меня по плечу и весело сказал: «Это и есть диалектика, дурачок!» Но глаза у него были грустные-грустные…
О том, что народы и народности не спешат превращаться в новую историческую общность, я убедился, попав в 1976 году в армию. У нас, в 9-й самоходной батарее, на 70 бойцов приходилось 15 национальностей. Многие воины, особенно из Средней Азии, с Западной Украины, из Прибалтики, едва говорили по-русски, не понимая, чего от них хотят офицеры, которые, кстати, уже тогда с чеченцами и ингушами, образовавшими в полку свой «тейп», старались лишний раз не конфликтовать. Впрочем, должен заметить: к концу службы все без исключения бойцы овладевали «великим и могучим», предпочитая крупнокалиберные казарменные идиомы. Эти подробности, нашедшие позже отражение в моей повести «Сто дней до приказа», вызвали едва ли не самое лютое раздражение цензуры, запретившей в 1982 году публикацию в «Юности», несмотря на героические усилия главного редактора Андрея Дементьева.
Вступив в литературу, я обнаружил, что там-то ленинская национальная политика торжествует вовсю. На VII Всесоюзном совещании молодых писателей (1979) сразу бросалось в глаза: свежие дарования, прибывшие из союзных республик (реже из автономий), уже выпустили в весьма юном возрасте первые книжки на родных языках. Надо понимать, что для советского начинающего литератора первая книжка была чем-то вроде первого миллиона (долларов, конечно) для современного бизнесмена. Многие талантливые русские стихотворцы ждали своих первых сборничков до тридцати, а то и до сорока лет. Такая была установка Центра: прежде всего продвигать национальных авторов. А русская литература и так великая – подождёт! Одним Рубцовым больше, одним меньше – не забеднеем! Когда началась перестройка, многие из взлелеянных национальных талантов встали в первые ряды народных фронтов… Интересно, что некоторые национальные писатели (как правило, из смешанных семей) начинали сочинять по-русски, но потом, помаявшись, переходили на титульные языки и сразу издавали книжки. Мой сверстник, пострадавший кандидат в президенты Белоруссии поэт Владимир Некляев именно таким путём пришёл к «матчыной мове».
Когда советские историки перечисляли главные преступления царизма, они непременно поминали политику русификаторства. А была ли русификация при советской власти? Конечно, была, не могло не быть, ведь, как и до революции, общесоюзное административное, информационное, научное пространство было в основном русским – избежать этого влияния, особенно в городах, было невозможно. Нельзя сказать, что все относились к этому спокойно. Ведь любой этнос, как организм, борется за существование до последнего вздоха. В конце 80-х меня, молодого секретаря правления СП РСФСР, отправили в Йошкар-Олу представлять, так сказать, Центр на съезде марийских писателей. Мы крепко выпили с местным писательским начальником Николаем Фёдоровичем Рыбаковым, по совместительству, между прочим, председателем Верховного Совета Марийской АССР. Он, разоткровенничавшись, сказал в сердцах: «Ты пойми, Юра, мы, марийцы, и так утрачиваем свой язык, культуру. И мы утратим, не волнуйтесь, к этому всё идёт. Но не надо нас торопить! Давить не надо!» Вот так, с одной стороны – расцвет, а с другой… Диалектика, дурачок!
Как всякая женщина, даже самая неброская, в душе хочет быть царицей бала, так и любая народность, даже самая маленькая, мечтает о суверенной державности. На этом играли большевики, обещая «самоопределение, вплоть до отделения». А если в истории народа был опыт государственности, пусть и неуспешный, то в своих геополитических снах он видит себя не иначе как от «моря до моря». Это нормально и, подобно буйно-многофигурным эротическим фантазиям, редко осуществляется наяву. Хотя бывает всякое: взять то же Косово! Но надо понимать: чем крупнее, мощнее этносы, тем больше у них шансов выпорхнуть из имперского гнезда, особенно когда его треплет и разоряет «свежий ветер перемен», который так дорог подвижному певцу Газманову. Массовый вылет возмужавших союзных птенцов из советского гнезда мы наблюдали в конце 91-го года. Правда, есть достаточно аргументированная версия, что всех остальных, кроме легкокрылых прибалтийских горлиц, просто силой вытряхнули… Но пусть в этом разбираются историки.