Мышкин потупился и, покачав головой, стал сосать измызганный карандаш.
– Не было драки? А вы дали заметку? А? А чтоб ты подавился своим карандашом, проклятый! В гроб вы меня вгоните!
– То есть оно… драка-то была, только не на базаре, а в доме купца Шестипудова. И не драка, в сущности говоря, а крестины шестипудовского младенца Карпа, на которых дьякон сказал речь о вселенских соборах… Сам не знаю, как я напутал!
Секретарь судорожной рукой схватил ножницы, но в это время влетел третий репортёр Редькин, в противоположность своим коллегам радостный, весёлый, улыбающийся.
– Господа! – кричал он ещё издали. – Могу вас порадовать приятной вестью! Наш уважаемый артист Малютин-Скуратов, о котором я вчера дал заметку, что он отравился в трактире Мерзавцева рыбой и положение его безнадёжно, – оказывается, на пути к полному выздоровлению. Завтра встанет! Сейчас только узнал.
Секретарь посмотрел с ненавистью на его сияющее лицо и процедил сквозь зубы:
– Болван!
– Не скажу. Парень он недалёкий, правда, но зато – душа общества! Какие армянские анекдоты рассказывает…
– Нет, это вы болван! – взвизгнул секретарь. – Чему радуетесь?! Не знаете, что бывает за сообщение в печати ложных сведений?!
Редькин потускнел, опустился, и его жизнерадостный тон как рукой сняло.
Кузькин посмотрел на него и убеждённо сказал:
– Дурак ты, Редькин!
Мышкин постарался быть точнее:
– Не столько дурак, как кретин…
Секретарь уже не слушал их разговора. Он щёлкал костяшками счётов, бормоча про себя:
– Мальчишка – положим пятьсот рублей… Да драка – от пятисот до тысячи… Актёр, думаю, немного будет стоить – они не в цене: от двухсот до трёхсот… Итого – 1200–1800!
Опять он сжал кулаками виски и потом решительно поднял голову.
– Вот что, господа… Мы должны спасать газету! Есть один способ…
Все трое обрадовались.
– Говорите! Всё равно погибать. На рожон пойдём!
– Ступайте и сделайте так, чтобы ваши сообщения соответствовали истине.
Секретарь многозначительно посмотрел на репортёров.
* * *
Кузькин вёл за руку босоногого мальчишку, который во всю мочь визжал на какой-то свистульке, и говорил ему:
– Пойдём, я тебе что-то покажу с берега.
Мальчишка заинтересовался:
– Може, рак?
– Там и раки, и рыба – всё будет. Только пойдём со мной – не бойся.
Мальчишка доверчиво шагал за репортёром, пока они не подошли к пустынному обрывистому берегу реки.
– Вон, видишь! Под корягой… Там, дальше!
Репортёр сильной рукой толкнул мальчишку в спину. Тот мелькнул в воздухе босыми загорелыми ногами и, не успев вскрикнуть, скрылся под водой.
Кузькин подождал, боясь, что он выплывет, но, к счастью, страх его оказался неосновательным.
Успокоенный, он весело шагал по направлению к базару.
Редькин преувеличенно радостно вкатился в номер лежащего на кровати Малютина-Скуратова и затрещал:
– Ну, как здоровье?! Поправляешься? Принёс тебе бутылочку винца. Разопьём! Для здоровья пользительно.
Он налил два стакана и, выждав, когда актёр утомлённо закрыл глаза, всыпал в его стакан какой-то белый порошок.
– Твоё здоровье! Поправляйся.
Артист привычным жестом опрокинул стакан в глотку, сейчас же выпучил глаза и без звука свалился на подушки.
Адская улыбка показалась на мрачном лице Редькина.
– Готово!
Подержав маленькое зеркальце около рта покойника, он облегчённо вздохнул и помчался на базар.
На базаре сошлись все трое.
Действовали по заранее намеченному плану. Мышкин подошёл к проходившему пьяненькому мещанину и сказал ему искусственно возмущённо:
– Как вы позволяете, чтобы этот негодяй называл вас жуликом?
Мещанин поднял свои отуманенные, свирепо пьяные глаза и спросил, нахмурившись:
– Кто назвал?
– Вот он.
Репортёр указал на извозчика, мирно дремавшего на козлах около трактира.
– А-а! Покажу я ему жулика!
Мещанин подошёл, осмотрел критическим взглядом извозчика и, нацелившись ему в зубы, ударил.