– Какие же выводы для разработки стратегии нашего развития напрашиваются в первую очередь?
– Мы в своих экономических реформах, как известно, руководствовались макроэкономикой именно американского покроя, на которую нас нацеливали так называемые младореформаторы. Поэтому переоценка ультралиберальных рецептов составляет, на мой взгляд, один из самых важных выводов, который поможет преодолеть трудности кризисного периода.
– О чём в первую очередь должна идти речь?
– В центре предстоящего переосмысления, несомненно, находится вопрос о роли государства. Проводники рыночных реформ призывали к уходу государства из экономики и не терпели никаких контраргументов. Самый действенный рычаг преобразований – государственный механизм управления и соблюдения порядка – оказался у нас разлаженным, недостаточно компетентным. Он разъеден коррупцией, лишён иммунной системы, очищающей от пороков и страхующей от грубых ошибок в политике. Необходимость его оздоровления и укрепления очевидна. Тем более что частный бизнес в своём большинстве скомпрометировал себя ненасытной жаждой наживы, социальной безответственностью, аморальностью, пренебрежением национальными интересами и законопорядком. Может ли он сегодня стать ведущей силой в модернизации страны? Лично я сомневаюсь.
– Нельзя ли пояснить на конкретных примерах недостаточность роли государства в экономике? Ведь многие считают как раз наоборот – что его чрезмерность душит частную инициативу и является тормозом развития…
– То, что наше государство неадекватно вызовам постиндустриальной эпохи, подтверждают достаточно убедительные факты. Конституционное определение России как социального государства остаётся неясным, а соображения науки на этот счёт не находят официального закрепления. Население лишено важнейшего ориентира – люди не понимают, к какому общественному устройству страна придёт в результате проводимых реформ и что это даст народу. Отсутствие ясной перспективы, веры в будущее не может не сказываться на духовном климате в стране и настроениях людей.
На современное государство (не только у нас, но и на Западе) ложатся ответственные функции предотвращения и преодоления провалов рыночных механизмов как в денежно-финансовой сфере, что сегодня всем очевидно, так и в других областях.
– А если говорить о сегодняшней России?
– Речь нужно вести прежде всего о предотвращении опасного имущественного расслоения населения, борьбе с инфляцией и высокой безработицей. Показателен в этом отношении доклад Международного валютного фонда «Мировой социально-экономический обзор. Переоснащение мирового развития». В нём говорится: «Главный урок посткоммунистической трансформации определённо заключается в том, что государственные институты имеют критическую важность. Рынок без сильного государства приводит к замене безответственной государственной власти нерегулируемым частным обогащением, ведущим к экономическому и социальному упадку». Это то, что у нас и произошло.
Мировая практика свидетельствует о возрастающем участии государства в перераспределении создаваемого дохода. За минувшее столетие доля государственного бюджета в распределении ВВП возросла в большинстве развитых стран мира с 10–20 процентов до 50 и более. Это происходит прежде всего в результате роста государственных расходов на образование, здравоохранение, науку, пенсии и другие социальные трансферты. Мир осознал, что только во власти государства противодействовать стихии нарастающего социального расслоения населения, гарантировать справедливый доступ людей к общественным благам и тем самым способствовать консолидации и стабильности общества.
Но для этого государство должно быть авторитетным и эффективным, выражать и защищать интересы всех слоёв народа. Нужны взаимодействие власти с гражданским обществом, разделение законодательной, исполнительной и судебной властей, демократические процедуры формирования и смены властей.
– Проблема чрезмерного социального расслоения действительно приняла у нас крайне болезненные формы. Что следует предпринять?
– В России средний доход бедной части населения в 30 раз меньше среднего дохода богатых, а в Москве – даже в 50 раз. Тогда как в ЕС этот разрыв составляет 7–10 раз, в США – около 15 раз.