Про то, что есть, что будет со мною.
cело ТИМИРЯЗЕВСКОЕ, Томская обл.
Татьяна ЕФРЕМЕНКО
Мир с изнанки
Сны
Сны – как будто заросли кораллов.
Все такие тонкие, цветные...
Только жаль, наружу очень мало
Можно взять с собой из глубины их.
Задержав до одури дыханье,
Ты решаешь: «Это для стиха!» – и
Достаёшь наверх воспоминанье.
Но оно так быстро засыхает...
Вот оно – уже лишь только камень:
Тусклый, хрупкий, острый и невзрачный.
Ты со зла крошишь его руками:
Что за чушь?! Обидно же,
хоть плачь... Но,
Повинуясь собственной природе,
В час, когда на западе погаснут
Облака – опять на дно уходишь
И глядишь, насколько сны прекрасны...
***
Путь струится чёрной нитью.
Ты, конечно же, не плох, но
Слишком сложен, чтобы жить, и
Слишком сильный, чтобы сдохнуть.
Слишком зол, чтоб подчиняться.
Слишком умный для короны...
Очень трудно развиваться
По таким чудным законам.
Очень трудно знать, что значат
Тени дня и звёзды ночи.
Очень трудно... Но иначе
Ты не можешь и не хочешь.
***
Милое сердцу бремя –
знать этот мир с изнанки,
Падать, но видеть выход...
Падать – и видеть снова...
Как пролетело время:
я уже старше Янки
И приближаюсь тихо
к возрасту Башлачёва.
Не повернуть, хоть тресни, так,
как тебе угодно,
Мир... Но кто честно ищет –
тот награждён и будет.
Милая сердцу песня –
крики ворон голодных.
Милая сердцу пища – добрые, злые люди.
Слышится звон металла,
виден простор скитаний.
Славное это дело! Значит – рванёмся,
ради...
...Сколько ещё осталось?
Я не люблю гаданий
И не пугаюсь белых
пятен в своих тетрадях.
***
В ткань ночей и рассветов
вплетается нить
Ритуальных раскованных плясок.
Подойди ко мне, зверь,
и попробуй вкусить
Это жёсткое горькое мясо.
Подойди и испей эту чёрную кровь,
Захлебнись ею долго и жадно...
Для большого похода меня приготовь.
Знаю я, нет дороги назад, но
Моё сердце горит, ему тесно в груди –
И отмазки уже не прокатят.
Подойди ко мне, зверь! Подойди.
Подойди –
И мы вместе умрём на закате.
ВОЛГОГРАД
Владимир ПАЛЬЧИКОВ
Важная птица
***
Там, над плоскогорьями, лесами,
в небе, где огромно и темно,
мы соприкоснулись голосами
на мгновенье малое одно.
Посреди космического гула,
глохнущего в мёртвом далеке,
чьё-то невозможное скользнуло
тёплое дыханье по щеке.
В сферах – брешь, края мерцают рвано.
И внезапно вынесло в просов
вестью из неведомого стана
горстку обречённых голосов.
Весть – о чём, о чём? И что за сила
навела смутительную связь,
объявилась вдруг и поманила,
пресеклась и в бездну унеслась?
Кто же ты? Неведомо, незнамо.
Давний сон? Бессмертная Лилит?
Звёздная дымящаяся яма
ожидать ответа не велит.
У моря
Пали на горы рассвета огонь и зола.
Море гремело, себя воздвигая и руша.
Женщина, в небо лицо запрокинув, звала
ласково, словно ребёнка:
– Карлуша, Карлуша!..
В небе светающем –
что за Карлуша такой?
Впору смутиться:
не дух ли творца «Капитала»?
Вдруг что-то буркнуло нехотя
над головой,
что-то ворчливо-картавое
проклекотало.
– Это мой ворон, оставил он дом и меня.
Вольные птицы сманили,
и корм из ладоней
не принимает, дичает он день ото дня.
Наши беседы всё реже
и всё принуждённей…
В выси возникло похожее будто на звук
лёгкой отрыжки
(пардон, мой читатель), и вскоре
ворон свиданье прервал – мол, прости,
недосуг,
видишь, отстал я, уж стая –
у самых предгорий.
Ветер пронёсся,
с натугой листву вороша.
День будет жаркий.
Простор, прогреваясь, струится.
Женщина эта – ну как же она хороша!
Ворон да ворон… Подумаешь,
важная птица.
***
Спешат луга
росой умыться.
Ходи, нога!
Работай, мышца!
Умят, убит
грунт ходоками,