Комментарии:
(обратно)«…я вас всех любил»
Портфель "ЛГ"
«…я вас всех любил»
ЭПОХА
Памяти друга и учителя
В мае 2011 года в иркутском издательстве «Форвард» в честь 80-летия учёного и литератора Григория Степановича Гаверова издано его «Избранное». В книгу вошло всё литературное наследие писателя: стихи, проза и пьесы.
Иркутск правовой знал его как автора многочисленных статей, учебных пособий и научных монографий, в которых в основном рассматривались вопросы, связанные с преступностью несовершеннолетних, молодёжи и её профилактикой, а также проблемы наказания лиц, совершивших преступления. Гаверов не только настойчиво рассматривал эти социально значимые темы, но ещё и, оперируя собственными исследованиями, предлагал разумные варианты мер наказания, не связанных с лишением свободы. Сегодня его научные предложения реализованы в президентских указах. За его плечами как адвоката – блестящие ораторские речи и, как следствие, десятки выигранных судебных процессов.
Иркутск творческий знал Григория Степановича ещё как музыканта и литератора. В середине шестидесятых Гаверов одновременно и с отличием окончил Иркутский университет и музыкальное училище. Он в равной степени владел искусством игры на фортепиано, баяне и гитаре, создавал поэтические образы и драматические сцены, в литературных произведениях был лириком и философом, свои мысли выражал искромётно и остроумно.
Как музыкант он любил импровизацию, как литератор – держался жизни. Выпустил томик пьес и сборник стихотворений, несколько прозаических книг. Всякий исполняемый им романс или фортепианная пьеса всегда звучали будто внове: через знакомые нам мелодии он рассказывал о себе – добром, ребячливом и одновременно мудром.
Всякое его сочинение, любое из повествований, будь то рассказ или драма, повесть или стихотворение, основывались на мире сущном – на его красоте и тайне, на его вечной неустроенности или извечной неповторимости.
Конечно, основой большинства сочинений Григория Гаверова был тот опыт, который он наработал, будучи поначалу помощником прокурора и следователем в одном из районных центров области, а уже после этого – нажитый в иркутской адвокатуре и на профессорской кафедре.
Случалось, что заковыристый сюжет Гаверов отыскивал в общении с теми, кого мы называем «простыми людьми». Бывало и такое, что он разрабатывал тот или иной сюжет с оглядкой на большую литературу (одна из его книг называется «Дон Жуан и правосудие»). «Простых людей» он любил особенно: и его матушка, и воспитавший его отчим, как и всё их окружение, были из них.
К литературе Гаверов прикипел сызмальства – не просто читал того или иного писателя, а «присваивал» его: проживал с ним долгие годы жизни, как с родным и близким человеком, горячо соглашаясь или, наоборот, яростно споря. Так было у него с Достоевским, Толстым, Горьким, Пушкиным, Есениным, Окуджавой, Евтушенко, Галичем, Нагибиным, Высоцким, Астафьевым и Солженицыным.
Конечно, он с особой ревностью взглядывал на тех литераторов, с кем жил рядом, и в первую очередь на иркутян – Валентина Распутина, Геннадия Машкина, Юрия Скопа, Марка Сергеева и Владимира Скифа, Станислава Китайского и Ростислава Филиппова. Последние вскоре безоговорочно приняли его и как литератора.
Книжки, которые он начал выпускать уже в достаточно солидном возрасте, читаются по сей день. Я видел их почти рассыпавшимися от частого обращения на книжных полках иркутских инженеров, студенческих наставников, остепенённых юристов, простых рабочих и влюблённых девушек.
В год своего семидесятилетия Григорий Степанович получил рекомендацию в писательский союз от лауреата Государственной премии СССР Анатолия Преловского…
Меня согревает то, что одна из моих книг вышла в соавторстве с ним, моим другом и учителем, под общим названием «До и после приговора».
В отличие от меня писатель Гаверов умел в своих книжках повеселить читателя: читаешь одну за другой его адвокатские истории и хохочешь, как над свежим анекдотом. Правда, потом, отсмеявшись, начинаешь серьёзно и грустно размышлять о несовершенствах человеческого бытия, о неизживаемости наших слабостей, и, наконец, поостынув, начинаешь понимать: берясь за перо, литератор Гаверов хотел нас не только посмешить…
Кажется, то, что он делал, можно свести к тому, что мы называем моралью. Вероятно, поэтому в его литературном наследии есть и басни, и притчи, и баллады, которые заставляют читателя, недолго думая, понять, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Сегодня басни не в чести: прямая мораль отпугивает. Но разве возможны без них ранняя юность, мятежная молодость или уже устающая от всякой новизны зрелость?