Лечение вслепую
Болезнь Горького развивалась стремительно: первоначальный диагноз «грипп и бронхопневмония» осложнился явлениями сердечной недостаточности. К летальному исходу привело сильное кровотечение, которое вызвало отёк лёгких и паралич сердца. В «Клиническом диагнозе» и «Медицинском заключении о смерти» говорится также о тяжёлой инфекции и связанной с ней инфекционной нефропатии. Совершенно ясно, что в доме была какая-то инфекция. Название ей дали, когда один за другим стали заболевать служащие в Горках: комендант, жена коменданта, повар, горничные. К 17 июня на даче болели уже семь человек. По словам Кошенкова, всех больных вывезли в Москву с одинаковым диагнозом – ангина. Их держали в изоляторе НКВД, не выписывали им бюллетени, не разрешали никуда выходить и не вызывали врача. А коменданту велели продезинфицировать сиденья в машине.
В записях Кошенкова постоянно фигурируют фамилии 17 врачей, которые лечили Горького. Среди них «кремлёвский доктор» Л. Левин, Г. Ланг, А. Сперанский, Н. Лебедев, М. Кончаловский, М. Белостоцкий и др. После 8 июня у постели больного появился Д. Плетнёв. Разговоры по дороге из Горок и в доме на Никитской, которые записывал комендант, свидетельствуют, что единства мнений у врачей не было. К 14 июня врачи окончательно запутались. Создавалось впечатление, что лечат вслепую, хотя после 13 июня консилиум созывался ежедневно.
С утра 6 июня телефон на Никитской не умолкал. Кошенкову приходилось отвечать на вопросы, странно сформулированные: «Что, Алексею Максимовичу не хуже ещё?», «Что в Горках, не хуже?» Несколько раз звонил взволнованный Бухарин, говоря: «Нам сообщили в редакцию, что конец печален. Умер Алексей Максимович», а потом спросил: «Куда направлять телеграмму: в Форос или вам, по московскому адресу?» Резкое ухудшение наступило 8 июня: Горький умирал. Комендант Горок Новиков сообщил: «Точного диагноза болезни никто не дал». Когда надежды не было никакой, а врачи ушли вниз, О. Черткова ввела больному 20 кубиков камфары, и он начал оживать. В это время сообщили, что умирающего приехали навестить И. Сталин, К. Ворошилов и В. Молотов.
Вождь и баронесса
Горький разговаривал с вождями как здоровый, просил решить вопрос о дешёвом издании «Истории Гражданской войны». Сталин попросил принести шампанского, чтобы выпить за здоровье Горького. Черткова пишет: «В дверях в кабинет он спросил Крючкова: «А кто это сидит рядом с А.М. в чёрном? Монашка, что ли?» Крючков разъяснил, что это М<ария> И<гнатьевна>. «Свечки только в руках не хватает», – сказал Сталин. А про меня спросил: кто такая? Крючков объяснил, что я за А.М. ухаживаю. «Всех отсюда вон, – сказал С<тал>ин, кроме этой, в белом (я была в белом халате), что за ним ухаживает». Принесли шампанское. Они чокнулись с А.М. «Вам, пожалуй, лучше не пить», – сказал С<тали>н А. М-чу. Тот только пригубил. В столовой С<талин> увидел Генриха. «А этот зачем здесь болтается? Чтобы его здесь не было. Ты мне за всё отвечаешь головой», – сказал он К<рючко>ву. Генриха он не любил».
Как-то не вяжется этот рассказ с обликом «убийцы», который пришёл убедиться, что Ягода, Будберг и Крючков выполнили данное им задание. Почему Сталин стал ругать Крючкова и потребовал выгнать Ягоду? Почему так отнёсся к Будберг, если, по утверждению Берберовой, та привезла для него чемодан с горьковским архивом, где были материалы, компрометирующие его политических врагов? Существует мнение, что Горький, долго питавший к Будберг нежные чувства, вызвал её в Москву, чтобы проститься перед смертью. Дело, однако, было не в чувствах, которые с его стороны уже угасли, а с её – вряд ли существовали. Речь шла о той части архива, которую Горький, окончательно уезжая из Сорренто, оставил на хранение Будберг. После смерти Пешкова и убийства Кирова писатель потребовал вернуть бумаги. Будберг приехала, когда писатель был ещё здоров и жил в Тессели. Об этом свидетельствует Черткова, находившаяся постоянно при писателе. Видимо, рукописей Будберг не вернула, поэтому при свидании разразилась ссора. Она сразу же отправилась в Москву и вновь приехала лишь к умирающему Горькому. Сидя рядом с ним в чёрной одежде, она, несомненно, знала, что он умирает.