Автор вводит в активный оборот новые понятия: «непреднамеренное и преднамеренное в художественном творчестве», «ценностные ориентации и формы поведения персонажей», «элитарные и антиэлитарные концепции искусства» и др.
Материал в книге разделён на небольшие блоки, оптимальные для усвоения. Учебник открывается новой главой – «Литературоведение как проблема», состоящей из трёх разделов, причём второй из них – «Герменевтика» – в ранних изданиях учебника был в составе главы «Функционирование литературы». Перенос материала обусловлен логикой движения науки в целом: герменевтика – теория толкования текстов – ныне становится (или, как осторожно подсказывает Хализев, «близка к тому, чтобы стать») методологической основой гуманитарного знания. «Нельзя понять без желания понять» (Г. Гадамер), но понимание всегда относительно, и роковая помеха ему – самонадеянность: понимания нет, когда человек уверен, что всё понимает. Французский философ П. Рикёр выделяет два противоположных типа герменевтики. Если первая, традиционная, направлена на восстановление смысла, то вторая, нетрадиционная, – на его редуцирование, разоблачение, во всяком случае, умаление. Истоки второй ветви, по мнению В. Хализева, – в трудах К. Маркса, З. Фрейда, Ф. Ницше, переосмысливших роль экономического интереса, сексуальной энергии и воли к власти в жизни человека.
Несмотря на то что методическая установка автора книги – показать различные, порой взаимоисключающие концепции, он, оставаясь верным своим методологическим принципам, во многих (но не во всех) вопросах солидаризируется, к примеру, с Ю. Тыняновым, М. Бахтиным, Г. Поспеловым, Д. Лихачёвым и выступает оппонентом Ф. Ницше, З. Фрейда, М. Вебера и др.
В то же время автор учебника не занимает крайних позиций: он сторонник «золотой середины». К примеру, что важнее – литературный текст или жизненный опыт писателя? Кто-то замыкает литературу в её собственной области, кто-то злоупотребляет внетекстовыми вопросами – психологией и социологией творчества. Или другой аспект. Воля поэта изменчива – какой вариант текста считать окончательным? Только печатную редакцию? Или «сохранность черновика – закон сохранения энергетики произведения» (О. Мандельштам)? У Хализева в подобных ситуациях рецепт один – чуждаться крайностей.
Классификация наук у В. Хализева наследует концепции гуманитарных дисциплин М. Бахтина, но, как увидит читатель, принципиально нова. Автор даёт экскурс в науковедение, что не только позволяет положительно ответить на вопрос о научности литературоведения, но и показывает его историческую обусловленность и философские основы, важнейшее место в космосе других наук. Традиционно считается, что наука о литературе входит в филологию, но автор учебника доказывает, что «литературоведение, органически связанное с филологией, вместе с тем далеко не полностью укладывается в её пространство».
По словам А. Камю, писатель «неизбежно говорит больше, чем хотел». И каждый читатель вправе создать уникальную интерпретацию текста. Полноправные герои литературного процесса в учебнике – это и автор (В. Хализев полемичен по отношению к теории «смерти автора» Р. Барта), и текст, и читатель.
Рассматривая литературный процесс, автор книги уточняет значение терминов «литературное направление» и «литературное течение», соглашаясь с мнением Д. Лихачёва о том, что убыстрение темпа их смены – «выразительный знак их приближающегося конца».
В книге поднимается важная этическая проблема: всегда ли можно «ворошить» архив писателя? По убеждению В. Хализева, писатель, как и любой другой человек, имеет право на личную тайну. К примеру, Чехов ревностно охранял от посторонних людей свою частную жизнь, а книга английского профессора Д. Рейфилда «Жизнь Антона Чехова» «направлена на то, чтобы (вопреки воле писателя) донести до широкой публики эту частную жизнь во всех интимных подробностях, порой неприглядных».
Наука о литературе имеет самое прямое отношение к нравственности. В центре книги В. Хализева – рассмотрение мира ценностей, которые образуют нашу духовную жизнь.
Елена ЗЕЙФЕРТ, доктор филологических наук