Обед закончился примирительной чашкой кофе с дижестивом. Место для курения отводилось на узеньком балкончике с высокими стульями, предлагавшими посидеть и неторопливо полюбоваться на Большой канал с барочной церковью Санта-Мария делла Салюте и Лагуну, по которой сновали многочисленные плавсредства: гондолы, такси-моторки, разнообразные вапоретто – автобусы, просто суда-судёнышки, а иногда проплывали гигантские паромы, верхние палубы которых позволяли тысячам туристов на борту запечатлеть в памяти и на камеру самый узнаваемый вид Венеции – набережную с припаркованными чёрными гондолами, Пьяцетту со львом Святого Марка на столбе, Кампанилу, Дворец дожей и, конечно, тучи голубей, справедливо считающих себя хозяевами площадей. У меня голуби, если только они не на столе в виде горячего блюда, не вызывают умиления. Рискуя вызвать гнев защитников прав животных, я продолжаю считать их зажравшимися, тупыми, наглыми пакостниками. К тому же они вовсе не так безобидны, как думают некоторые. Например, в сказке братьев Гримм эти милые птички выклевали глазки злобным сёстрам Золушки. В этом году нашёлся человек, который сделал из венецианских голубков многочисленных чучел и рассадил по залам главного павильона Биеннале*. Сидят себе сизокрылые под потолком, смотрят на посетителей свысока недружелюбными зрачками мурановского стекла и ждут удобного момента обгадить любителей концептуального искусства, слетевшихся со всего света себя показать и новые арт-тенденции поклевать в венецианских джардини (садах).
Наполеон и предположить не мог, что разбитые по его приказу сады через несколько десятилетий станут арт-туристической меккой и подиумом для показа нового платья голого короля. Я каждый раз восторгаюсь наглядными пособиями по развитию человеческого воображения и инструкциями по превращению самых разных предметов в дорогостоящие арт-объекты.
Естественно, что вокруг несения в массы самого концептуального, идейного и актуального поднимаются клубы пыли неасфальтированных садовых дорожек и много шума практически из ничего. В этом году шума с избытком издавал огромный перевёрнутый американский танк б/у, устрашающе вращая вхолостую гусеницами. А где-то на самом верху этого монстра пристроилась спортивная беговая дорожка с живым человеком. В момент смены бегуна шум прекращался. Происходящее напоминало еврейский анекдот про несчастного бедного Мойшу, который жил с кучей детишек и больной тёщей в одной маленькой комнатке и которому ребе посоветовал взять в дом ещё и козу. Когда через две недели ребе разрешил измученному еврею избавиться от козы, жизнь Мойше показалась прекрасной. Так и мне в редкие моменты танкового затишья начинало казаться, что всё здесь очень даже и molto interessante, по крайней мере этими нейтральными словами нельзя обидеть ни одну даже самую ранимую душу художника.
Позволю себе вернуться ещё раз к еврейской теме. Как оказалось, она сильно взволновала павильон Польши, который выложил в своих недрах внушительную стопку плакатов – «Манифест о возрождении польского еврейства», подкрепив его короткометражным фильмом в трёх частях, каждая из которых демонстрировалась в отдельном зале. Всё это смахивало на провокацию, ибо трудно представить лицо еврейской национальности, которое могло бы поддержать эту идею, после того как его предки и родственники преследовались и планомерно уничтожались на территории Польши при разных режимах. Наконец к 1967 году еврейский вопрос был решён окончательно: ПНР принудительно выслала всех оставшихся евреев в другие страны.