Следующим значимым этапом становления несостоявшейся новой российской государственности Леонид Зорин считает праздник 850-летия Москвы, проведённый с «новорижским» размахом в 1997 году. Он пишет: «В полной мере метафорика примирения была реализована в рамках… идеологической модели, наиболее зримым и наглядным выражением которой стали торжества, устроенные 5–7 сентября 1997 года по случаю 850-летия Москвы».
Нужно добавить, что торжества эти готовились в течение нескольких лет, когда информационная подготовка к юбилею Москвы шла на всех уровнях, а центр города – Манежная площадь – превратился в мрачный котлован, напоминавший всем о центральном объекте будущего праздника. «В сценарии московского юбилея трагическая история России неожиданно предстала как бесконечная и бесконфликтная череда золотых веков. Московский мэр явился на праздник в костюме древнерусского князя. Портрет доброго царя Ивана Грозного был спроецирован на стену МГУ в лазерном шоу французского композитора Жарра».
И – вывод: «Новая весть, объявленная московским праздником, состояла в том, что Россия вступила в общество потребления, и это национальное, державное, православное общество потребления, освящённое историей страны и её религией. В дни торжеств у многих наблюдателей, включая автора этих строк, складывалось впечатление, что заветная идея, призванная объединить нацию, наконец найдена. Будущая Россия виделась тогда страной неофеодального консьюмеризма, управляемой союзом удельных князей во главе с московским князем, играющим роль первого среди равных. Однако и эта идеологическая модель, и её творцы потерпели сокрушительное поражение. Августовский кризис 1998 года, войны на Балканах и на Кавказе вновь востребовали метафоры сильной руки, территориальной целостности и властной вертикали».
Думается, дело ещё и в том, что благополучие и согласие, которыми был напитан праздник 1997 года, были избыточно бутафорскими, фиктивными. «Пир во время чумы» – такой эпиграф пристегнул народ к карнавалу. И ещё: создатели многочисленных шоу, театральных обозрений и песен, вошедших в программу праздника, не проявили ощутимого таланта и трудолюбия. Спортивные комментаторы любят повторять афоризм известного советского футбольного тренера Бориса Аркадьева: «Что такое отечественный футбол? Это – футбол изо всех сил». Творцы праздника Москвы потрудились вполсилы, получили недурственные гонорары – и навсегда выпали из народной памяти.
Заслуживающих внимание посланий «от сердца к сердцу» на деньги мэрии создано не было. Получился именно праздник феодалов, лишённый идеи уважения к народу и труду. Бесстыжий праздник. А мы всё-таки привыкли если не к шедеврам, то к недурственной музыке, литературе, архитектуре, без чего любое благополучие воспринимается выморочным, ложным. Не превратились мы за пять-шесть лет в периферийный улыбчивый народ… А в 1998-м и впрямь в одночасье вся риторика «молодых реформаторов», обещавших возрождение России под пёстрыми флагами либерализма, превратилась в разбитое корыто… И уже не только консерваторы, но и преобладающая часть общества осознала, что России необходимы движения в сторону огосударствления и коллективизма. Разумеется, интенсивность такого движения – величина непостоянная, и на этот счёт всегда будут разные мнения. Но после 1998 года идея всеобщего согласия на почве феодальных развлечений, полных прилавков и расправы над памятниками Ленину из проблематичной превратилась в невозможную.
Август 1991-го так и просился в государствообразующий миф. Чем не Энеида? «Когда за призраком свободы нас Брут отчаянный водил»… Я тоже прельстился августовской исторической симфонией. Каюсь. У тех событий была эпическая фактура – зрелищная, вроде бы не оторванная от реальности. Триколор, который легко перепутать с флагами десятка стран, конечно, слабоват против красного знамени. Но – разбитый троллейбус, баррикады, Ельцин, выступающий с танка, стихия многотысячных митингов. Разве этого мало? Сразу вспоминается: залп «Авроры», взятие Зимнего, петроградская ночь… Похоже!