Один пример. В вагонах петербургского метро целый месяц ездила реклама: «Анонимный кабинет при кожно-венерологической больнице № 6. Обследование на все виды инфекций, передаваемых половым путём на современной американской аппаратуре «Эбботт», в день обращения».
Вот это аппаратура! Передаёт инфекции, да ещё половым путём! В чём тут дело? Рекламодатель, написавший этот текст, в школе по русскому языку был троечником: он не умеет выделять запятыми причастный оборот, не там запятую поставил. Эту погрешность мог исправить простой корректор. Так и корректора нет! Хотя возможен и другой вариант: рекламодатель, преисполненный чувством собственной значимости, запретил трогать его текст.
А самое грустное скрывается в том, что пассажиры метро, читая эту весёлую рекламу, не улыбались. Так что малограмотность обоюдная. Об этом специалисты пишут в разных жанрах лет пятьдесят. А надежда вся на бедных литредов и корректоров, у которых те же проблемы, что и у всего общества.
ПИСАТЕЛЬ ПОД ГНЁТОМ
Низкие профессиональные качества выпускников вузов – это уже избитая тема. Мы, преподаватели, не знаем, кого и для чего готовим. По разным соцопросам от 50 до 80% студентов не собираются работать по специальности. Ректор одного московского вуза точно сформулировал проблему: «В стране существует потребность в некачественном высшем образовании». Чтобы можно было учиться не напрягаясь, не отходя от компьютера и посещая вуз через день.
Это не старческое ворчание. Это грустная реальность.
Теперь о цензуре. Современный литературный редактор потерял одну свою очень ответственную функцию, которая была навязана ему в советское время, – функцию цензора. Он отвечал за все грехи автора, в том числе и идеологические, и должен был их устранить. Отвечал за всё редактор, а не автор. Что с автора возьмёшь? Его же не уволишь из отдела № 38, а редактора можно.
Существует такая окололитературная байка. Во времена хрущёвской «оттепели» один молодой прозаик написал одну хорошую повесть, и одно издательство решило её опубликовать. У повести был единственный недостаток: она заканчивалась точкой с запятой. А так по правилам русского языка быть не может, так не положено: пахнет диссидентством. Женщина-редактор умоляла молодого человека заменить этот ненормальный знак на нейтральную точку. У неё был очень серьёзный аргумент: «Иначе меня уволят с работы». Автор поступил благородно: разрешил редактору исправить свою авторскую вольность.
А ведь после редактирования текста в издательстве он направлялся в настоящую цензуру – в Горлит. Так что цензур было две.
У литературного редактора была огромная власть над автором. Бедные авторы стонали под гнётом не менее бедных редакторов. А теперь редактор почти не нужен. Он часто выпадает из издательского процесса, который за последние годы изменился до неузнаваемости. Потому что внутри этого процесса произошла техническая революция.
Теперь о революции. Революцию в издательском деле произвёл компьютер. Ушли в историю пишущие машинки, эти ужасные гремящие агрегаты, которыми человечество восхищалось целый век. Лишились работы сотни тысяч машинисток. Работа по созданию текстов стала чистой, спокойной, бесшумной и безбумажной. Но за технический прогресс мы расплатились качеством.
«КАЗАКИ» – 50:0
Раньше писатель писал пером, гусиным или стальным. Писал медленно, годами, потому что всё время переписывал: напишет, перечитает, заодно редактируя, перепишет исправленное, снова перечитает, где-то что-то зачеркнёт, надпишет сверху – опять надо переписывать. Н. Гоголь считал, что так надо делать 7 раз. Литературоведы утверждают, что Л. Толстой переписывал повесть «Казаки» 50 раз. Так рождалась классическая литература. Её девизом была строка С. Надсона «Нет в мире мук сильнее муки слова». Отсюда и высокое качество той литературы.
Потом рукопись, а позднее машинопись попадали в издательство. Это был авторский текст, он назывался первой редакцией. В издательстве над ним работали, вносили исправления (с разрешения автора, конечно), перепечатывали на машинке, и он становился второй редакцией. Могла быть и третья. И только окончательная редакция, одобренная автором, могла стать типографским текстом для читателей. Отсюда и высокое качество старой книжной продукции.
А теперь? Никаких авторских мук, никаких перепечатываний: вносишь в текст десятки исправлений, а он чистенький. Вот только о новой чеченской войне никто не может написать ничего на уровне «Казаков». Пришли технические удобства – ушли словесные мучения. Тема для психологии творчества.