хитрец морочит…
Народ молчит,
дитя кричит,
скрипач скрипачит,
трубач трубит,
стукач стучит,
палач палачит…
Страна горит,
душа скорбит,
хлеба созрели,
старик чудит,
жена дурит…
И все при деле.
***
Вот так всегда:
интриги, подлость, ложь!..
Вот так всегда: где тонко, там и рвётся.
Захочешь выпить – рюмки не найдёшь,
отыщешь рюмку – водки не найдётся!..
Вот так всегда: то в глаз, то в Магадан,
то Моника в Овальном кабинете,
захочешь выпить за прекрасных дам,
а пьёшь за тех, о ком нельзя при детях!
Вот так всегда: захочешь умным стать,
но целый день беседуешь с ослами,
покуда соберёшься их послать,
глядишь, они тебя послали сами!..
Шекспир не прав!.. Признаем наконец:
весь мир – бардак и в нём свои порядки,
а значит, режь последний огурец,
последний аргумент
в смертельной схватке!
***
Как дерево роняет листья,
как звёздный падает кристалл,
так облетают наши лица
в таинственную гладь зеркал.
В речных дрожащих отраженьях,
гонимых ветреной волной,
и в зеркалах, как в сновиденьях, –
мы наблюдаем за собой.
Вернуть себя уже не чаем
из тех зеркал и облаков,
и мы уже не отвечаем
за наших бледных двойников…
Когда волною их пригонит
к Тому, кто им свой образ дал,
осудит ли, слезу ль уронит
на копию – оригинал?..
***
О, память, память, – ящик злой Пандоры!
Сто сорок сторожей не устоят,
чтобы сквозь все засовы и затворы
удерживать твоих чудовищ ад…
Но кто же этой мерзостью наполнить
мог нашу память? – Мы же и смогли!..
Стереть бы всё, забыть, прогнать,
не помнить,
что ненадёжно в прошлом погребли…
Но в прошлом ничего нельзя исправить
и ничему нельзя сказать – прости!
Ведь что есть Человек? Он –
только память,
о тьме и свете и на своём пути.
АПОЛЛОНУ ГРИГОРЬЕВУ
Да уймите ж эти песни! Увлекая и пленя,
эти песни мою душу вынимают из меня!..
Вынимают мою душу,
в грудь вонзая острый нож,
в жар из холода бросают,
из огня бросают в дрожь.
Вынимают мою душу,
как цыган крадёт коня,
и в такую даль уносят –
не отыщешь и в три дня!
Что же, Господи, там было –
на далёком берегу,
если я спокойно слушать эти песни не могу?
Что же, Господи, там было –
в немудрёных тех словах,
в тех аккордах-переборах
со слезами на глазах?
Видно, эти песни знали,
как печален путь земной,
оттого-то и рыдали
в бедном детстве надо мной…
И опять они рыдают,
как земной печален путь,
но того они не знают,
что былого не вернуть…
***
Тайновидцы времён говорят:
«Седмь громов в небесах прогремят
пред кончиною мира…»
А покуда молчат небеса,
на земле что ни день – чудеса,
будто Кормчий оставил кормило!
Всё смешалось под небом седым –
Крым и Рым, Вавилон и Нарым –
от Москвы до Аляски,
и покудова Землю штормит,
в каждом доме муз´ыка гремит,
всюду песни и пляски!..
Всё смешалось – огонь и потоп,
лёд и пламя, молитва и трёп,
гордый Запад с Востоком,
и пока созревают грома,
человечество сходит с ума
со звериным восторгом.
Всё смешалось – Аллах и пластид,
кровь и слёзы, сердца и гранит,
но не плач и не ропот
пред кончиною стран и племён –
Громовержец, Владыка времён,
слышит дьявольский хохот.
РИТМЫ С ПЕРЕБОЕМ
Наш путь –
как ртуть, –
растекается, разбегается,
водой – тело, душа – светом омывается,
а бедное сердце –
слезами горючими!..
Что же ты, соловушка,
рано замолк,
что же ты на песни
повесил замок?
А бедное сердце
настежь распахнуто!..
Пусть будет, что будет, –
следи, не следи –
краплёные карты
в руках у Судьбы!..
А бедное сердце
всё также доверчиво!..
***
А ты боялась, что зима
заблудится и нас забудет,
не проберётся к нам в дома,
не выстудит и не остудит…
На пушкинском календаре
такое, видно, тоже было –
«Снег выпал только в январе…» –
конечно же, ты не забыла.
Когда-нибудь припомним мы,
как под Москвой, когда-то, где-то, –
просили у зимы взаймы
до лета серебра и света…
Как снег пос´ыпал с высоты,