Здесь и кончаются разлуки,
Синеет день - а рядом ты.
Протянешь вдруг навстречу руки
Своей надёжной красоты.
Чтоб вновь тревожить и смеяться,
Таиться, искриться, любить, -
И, как река, всегда меняться,
И, как река, всё той же быть.
Обруч
Я обруч гнал, а думал: еду, еду
На край земли, за синий небосклон,
Где не видать ни колеи, ни следа,
Где только пыль вилась со всех сторон.
Я обруч гнал, бежал за длинной тенью
Через полынь, вблизи размытых круч, -
Вслед за мечтой - к небесному свеченью
Он солнечно катился между туч.
Сквозь облака, что ласково белели,
В прозрачную немую тишину,
А я стоял, не веря: "Неужели?" -
И знал, что я его не догоню.
Что мне идти вот этою тропою,
Вовек не оторваться от земли,
Что не подняться тропкою крутою
Туда, где проплывают журавли.
Что все мои бессмысленны усилья[?]
Пышнели травы, замети мели,
А мне тугие чувствовались крылья,
Что и меня над миром вознесли[?]
Я слышу реактивные моторы,
Плывёт над нами журавлиный клин, -
И катится, как в золотое море,
По небу обруч. Солнечный. Один.
Старая мельница
Не спрошу, куда ведёт дорога,
Если есть, куда-то же ведёт[?]
Может быть, и к мельнице, что строго
Там себя лишь гулом выдаёт.
Только ветер в ящиках, в корзинах[?]
Мхом покрылись желоба-лотки
И лежит на балках, словно иней,
Пыль когда-то смолотой муки.
Нет, не сбился. Вот она - дрожаньем
Тени на мелькающей воде.
Крикнул, но ответила молчаньем, -
Никого не вижу я нигде.
Жернова потрескались покорно,
Пауков подстерегает кот.
На ступеньках и в застрёхе чёрной
Стайка голубиная живёт.
Было же завозчиков премного,
Жернова и за полночь мели,
А подводы в дальнюю дорогу
Увозили тёплые кули.
Я смотрел, как смотрят на утрату
Старины, что стала вдруг ничья,
И смутился, обнаружив дату:
Мельница - ровесница моя.
***
Проходит всё и всё пройдёт,
Всё канет в общую нам вечность.
И кто нас вспомнит, кто прочтёт,
Кто без согласья зачеркнёт
Стихи, в которых бесконечность
О времени, где жалость - бред,
Где лишь безумные и ропщут[?]
Имён забытых тихий свет
И бугорки могил затопчут.
А жизнь безжалостно спешит
И неизбежность ходит следом[?]
Мечтаю честно век дожить
И распрощаться с этим светом.
Душа
Могли воспитывать,
Могли допытывать, -
То появлялся я,
То исчезал[?]
Могли водить меня,
Да, конвоировать,
Хоть никуда я
Не убегал.
И под замками,
Да и под пломбами,
Как ценность некую,
Всё берегли[?]
И небо клетками,
И небо ромбами
Разрисовали
Всё, как могли.
Меня и взвешивали,
Меня и мерили,
Снимали в профиль,
Потом - в анфас.
А вот ни разу-то
Не проверили
Души наличие,
Её запас.
Жаль, не додумались,
Не сняли копию
С неё юристы
Да и врачи[?]
И ни одна здесь
Дактилоскопия
Не помогла им
В глухой ночи.
И лишь душа моя -
Им непокорная -
В меня всё верила
И тем жила[?]
Вся неучтённая
В ней сила гордая
Была всё той же,
Какой была.
Хоть странно всё-таки,
На чём держалась там,
А вот попробуй
Согнуть во мне.
Она ведь с детства
И закалялась-то
На чистом, праведном
Своём огне.
В Дубултах
Будет море шуметь,
Будут чайки кричать
над водою,
Будет солнце тонуть,
Между волн
оставляя печаль.
Но исчезну и я,
И не будет бедою
Мой уход неожиданный
В эту чуть мглистую,
Солнца лишённую даль.
Будут чайки кричать
В предвечерье
и утренней ранью
Там, где влагой печальной
Разметалась устало
коса,
Исчезать на рассвете
В лиловом тумане
И уже издалёка
Подавать голоса.
Скоро берег подмёрзнет
И волны застынут
во мраке,
Индевевшие чайки
Умолкнут зимой.
Я сюда не вернусь,
Не вернусь и, однако,
Кто-то, может быть,
Голос услышит и мой.
***
Сами же себя караем,
Исчезаем, жить веля[?]
Но и мне под старость
раем
Стала горькая земля.
Может, в небе
среди ночи
Отзовутся журавли[?]