То и дело автор, подражая "большим" - создателям эпических полотен, - обращается к прошлому, к бытию предков его персонажей или людей, каким-то образом с ними связанных. Но эти flashbacks выходят слишком ненатуральными, и автор - человек с юмором - первым предлагает посмеяться над тем, как он "вздыхает в поисках жанра", не дожидаясь, пока его высмеют рецензенты: "В этом месте читатели вправе заподозрить автора в неумеренном использовании приёма, в литературной теории называемого "сюжетным параллелизмом". "Попробуем иначе: Угасал пыльный вечер бесконечного московского лета". "Для героини романа о поздних шестидесятых - ранних семидесятых - Лёля нетипична".
Это очень мило, когда автор советуется с читателями и просит извинить его за огрехи жанра.
Обращаясь к двадцатым-тридцатым годам, он переходит на язык Платонова, Зощенко и Гайдара. Очевидно, для большей выразительности. Описывая события Гражданской войны, выписывает мини-вестерн со скачками, взрывами и стрельбой. Серьёзно. Он и не пытается скрыть, что описывает бой по лекалам приключенческих фильмов: "Я думаю, вы знаете этот сюжет. Вы наверняка видели это в кино. Фомин напоминал Маркиза из "Достояния республики", а Белоусов - Верещагина из "Белого солнца пустыни". Ну вы все видели этот фильм, а не этот - так другой. Из семи человек остаются обычно двое или трое: в том числе - командир отряда и самый молодой боец".
Что ж, по-своему грамотный подход - ведь читать книгу будут те, чьё знание о прошлом (и о жизни вообще) состоит из книжно-киношных штампов.
Роман содержит все признаки "современной классики". Тут и обильное употребление заветной идиоматики, и в меру откровенная порнушка (педерастия прилагается), и, разумеется, навязчивый символизм. Вода, вода, кругом вода. Алкаш Саша Мореухов в белогорячечных видениях погружается в омут к распухшим утопленникам. Его брат-антипод Никита Мельников патологически боится воды (однако нашёл в себе силы вылечиться дайвингом - молодец!), а его фирма занимается изготовлением украшений для аквариумов (ну да, не станет же тонко организованный персонаж современной классики делать бизнес на каком-то пошлом асбоцементе!) Вода выступает изо всех пор тела его молодой любовницы во время оргазма. Аня-Эльвира Тахтагонова (двоюродная сестра Мореухова и Мельникова) - бывшая пловчиха (именно пловчиха, а не гимнастка, скажем, и не биатлонистка)[?] И так далее.
Это назойливое водопомешательство (или водобесие, кому как больше нравится) где-то с середины первой части уже начинает раздражать. Ну нельзя так, господа! Подтекст на то и подтекст, чтобы мелькать где-то между строк, на краю зрения, ненавязчиво. Тем более что водопомешательство это в известной степени наигранное. Смерть как неизбежный финал каждой жизни, страх смерти, загнанный, как часто бывает у заурядных людей, глубоко в подсознание и оттого особенно мучительный, - вот что на самом деле тяготит и автора, и героев книги. "Не так уж и страшно тут. Не страшно, нет, совсем не страшно", - повторяет, как заклинание, то ли забубённый лузер Мореухов, то ли его творец.
Поверим. Мы люди доверчивые.
Хотя (не для протокола) вот этот иррациональный ужас, прорывающийся наружу в виде безотчётной тоски, - пожалуй, самое достоверное, самое честное, что есть в этой книге.
О прочих мыслях, чувствах и переживаниях, которые автор без особого успеха пытался донести до читателей, скажем, слегка перефразируя одного из лидеров "Большой восьмёрки":
- Они утонули!
Малая Манежка в Большом театре
Малая Манежка в Большом театре
ПРЕМЬЕРА
Историческая сцена ГАБТ открылась в лучших московских традициях прямой демократии
Понаехали тут.
Почему-то всех немосквичей эта фраза коробит. Меня - нет. Хотя не москвич, а вовсе даже "понаехал" чуть более пяти лет назад. Однако я признаю, что для кого-то Москва - не караван-сарай, не проходной двор, а дом. Как это ни странно для некоторых. "Нет никаких москвичей, - говорит обычно кочевник, приехавший в столицу за деньгами и впечатлениями. - Я, между прочим, сам (сама) уже десять лет здесь официально зарегистрирован (а)".
Так вот, я горд за свой не родной, но любимый город. Утверждаю: Москва и москвичи есть. Когда Москва в грубой форме на Манежной площади советовала, что делать тем, кто пришёл к нам со своими понятиями о правильном, ещё можно было говорить о том, что кто-то "гадит". Известно: футбольные хулиганы не благородные девицы. Но когда по сути те же требования к незваным гостям повторила оперная публика, стало ясно: зал Большого театра так же свиреп, как фанаты ЦСКА, так же организован, как "спартаковское" "мясо".