Вот появился на крыльце отслуживший в доме панихиду, известный всей нашей округе рыжебородый батюшка из Зареченской церкви (это в семи километрах от нас). Он в облачении, с дымящимся кадилом. За ним осторожно выносят гроб. Следом, под руки, выводят плачущую вдову Валентину, выходит всё многочисленное семейство Жиряковых. И толпа, растянувшись, превращается в живую человеческую реку, медленно текущую по деревенской улице.
Гроб тяжёл, это заметно по мужикам, несущим его на длинных полотенцах. Останавливаются, опускают ношу на подставленные табуретки. Четверо других сменяют уставших, и движение продолжается. Улица залита солнцем, пестрит золото-красной листвой, устилающей путь процессии. Вот так, по-своему, деревенская улица прощается с человеком, топтавшим её мальчишкой, парнем, мужиком, дедом, собравшим на свою последнюю прогулку по ней уйму народа.
Почему все так прикипали к нему? Разговорчиво-общительным он не был, скорее - молчун. Да, был трудягой. Умельцем. Мастером. Человеком слова. А это всё здесь, в трудной нынешней жизни, по-прежнему ценится, как бы ни бросались в глаза примеры обратного порядка.
Похоронили Николая Жирякова неподалёку, километрах в двух от нашей деревни, в Осовце, на старинном кладбище, возле ветхой, без купола, церкви, так и не восстановленной, несмотря на разрекламированное возрождение меценатства. Тяжеловесные надгробные памятники и скромные деревянные кресты здесь смотрят из-под тенистых лип на Клязьму, отороченную ивовыми зарослями.
Её излука в этот день кипела от бегущей по ней сверкающей ряби.
Игорь ГАМАЮНОВ, деревня Погост, Владимирская обл., Собинский р-н - МОСКВА
* Заключительный очерк из цикла Terra inсognita (Неизведанная земля).
Первый - "Уходящие" - опубликован в "ЛГ", № 20, второй - "Брошенный дом" - в "ЛГ", № 27, третий - "Коршун над городищем" - в "ЛГ", № 41.
Обсудить на форуме
Тайны причудливых линий
Тайны причудливых линий
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ
Лидия Кудрявцева, Дмитрий Фомин. Линия, цвет и тайна Г. А.В. Траугот. - СПб.: Вита Нова, 2011. - 416 с.: ил. - 1000 экз.
Когда сегодня думаешь о судьбе семьи петербургских художников Траугот, а в этой семье и отец, и мама, и оба сына жили и дышали только любимым искусством, то понимаешь, что они, подобно Борису Леонидовичу Пастернаку, запросто могли бы высунуться в окно своей оригинальной мастерской на Петроградской стороне и спросить: "Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?"
В этом с их стороны не было ни позы, ни рисовки: для всех членов этой семьи Гомер и Шекспир, Блок и Андерсен были едва ли не самыми близкими, понятными и интересными собеседниками. Верность творческим заветам отца, талантливого художника Георгия Траугота, его преданности искусству, внутренней независимости, уникальной трудоспособности сказалась и в том, что молодые художники после его ранней гибели продолжали ставить отцовский инициал - "Г" - перед своими двумя. Александр продолжает эту традицию и сейчас, после ухода из жизни в 2009 году своего младшего брата.
Дуэт просуществовал более полувека: братья Александр и Валерий Траугот проиллюстрировали вместе около двухсот книг. Десять глав - десять эссе-исследований - посвятили жизни и творчеству этих петербургских художников известные московские искусствоведы Лидия Кудрявцева и Дмитрий Фомин. Наконец-то Москва воздала должное Петербургу! Эта книга выявляет уникальность мастеров, даёт ответы на сложные вопросы искусства создания художественного образа в иллюстрации. Работая в советскую эпоху бдительной цензуры, братья Траугот сумели сохранить свой метафизический взгляд на мир и дать детям, да и взрослым образы русской и европейской классики, экзотических национальных культур. Подобным путём шёл в те же годы их ровесник московский философ и культуролог Георгий Гачев, задумавший серию монографий "Национальные образы мира".
В рисунках братья совсем не стремились к аполитичности. На языке символа они со спокойным достоинством высказывали своё отношение, например, к венгерским событиям 1956 года, иллюстрируя стихи классика Шандора Петефи и рисуя вскоре после будапештской трагедии попранную Свободу в виде юной красавицы с пробитой окровавленной головой. Они предчувствовали трагедию народа Камбоджи, когда рисовали демонов зла, способных уничтожить сотни тысяч ни в чём не повинных людей.
Эти темы глубоко проанализированы Дмитрием Фоминым. Обращаясь к поэмам "Полтава" и "Медный всадник", к маленьким трагедиям и "Дубровскому" Пушкина, братья показали себя тончайшими знатоками-пушкинистами. Всё это скрупулёзно исследовано Лидией Кудрявцевой в главе, посвящённой работе Трауготов над пушкинскими текстами. Каждому из великих произведений, о которых десятилетиями спорят учёные, они давали собственное прочтение, напоминая читателям факты пушкинской биографии, - поэт нередко зашифровывал их в сюжете или деталях происходящих событий.
Обратившись к творчеству Трауготов, Л. Кудрявцева (автор проекта) ощущает их особую преданность родному городу - его великой и трагической истории: где с монументальным Медным всадником и решительным гением Петра Великого соседствуют не менее важные для понимания петербургского характера наших героев события ленинградской блокады. Через "блок-ада" (эту драматическую расшифровку известного всему миру слова предложил петербургский писатель Михаил Кураев) семья Траугот прошла почти в полном составе. Только маленького Валерия удалось отправить в эвакуацию в далёкое сибирское село (где он полюбил и научился рисовать животных). Иллюстрируя двухтомник прозы героини блокады легендарной Ольги Берггольц, они передают собственные ощущения от трагедии, пережитой городом (Александр стал её невольным свидетелем). Создавая поэтические листы-развороты к книге любительницы пеших прогулок по Петербургу, нашей современницы поэтессы Майи Борисовой, художники заражают читателя любовью к родному городу, помогают почувствовать его своеобразное, богатое подтекстами обаяние, волновавшее Гоголя и Достоевского, Бенуа и Добужинского.
В эпоху триумфального возвращения России к православию Трауготы и здесь шли собственным, независимым путём. Они от христианства никогда, собственно, никуда не уходили. Неслучайно их изначальная фамилия "Трауготт" в переводе с немецкого означает "Доверяй Богу". На их рисунках и в советское время могли появляться храмы с крестами. Знаки тёмных сил - бесы и черти - всегда уместны и неслучайны как в иллюстрируемых ими сказках Андерсена, Шарля Перро и Гофмана, так и в изображениях сил зла на иконах и фресках древнерусских иконописцев.
"Чем выделяются Трауготы среди многих замечательных художников книги старшего поколения? - пишут авторы. - Прежде всего - лёгкостью, изяществом, артистизмом. Готовностью браться за самые неожиданные проекты. Уменьем синтезировать далёкие друг от друга традиции в глубоко индивидуальный, узнаваемый собственный стиль. Это понятие включает в себя широкий спектр приёмов - от ажурного плетения линий, от тончайшей игры акварельных разводов до создания того особого цветового пространства, которое они именуют "книжной живописью". Они населяют свои книги несметным множеством образов, тысячами лиц-портретов, никогда не повторяющихся".
Читать эту солидную монографию интересно даже человеку, далёкому от проблем книжной графики. И - что очень важно! - можно сразу проверить своё впечатление от рассказа и трактовки искусствоведов неторопливым рассматриванием оригинальных работ Трауготов, многие из которых являются подлинными шедеврами и впервые повторены в этой замечательной книге, выпущенной петербургским издательством "Вита Нова" с большой любовью и уважением к авторам.